Белая крепость

Для начала мы переселились в другой дом. В первое время я боялся, что приедут люди из дворца и увезут меня, но никто обо мне не спрашивал, не интересовался моими доходами; либо обо мне забыли, либо я находился под тайным наблюдением падишаха. Повинуясь внутреннему побуждению, я занялся делами, построил дом, разбил за домом сад, какой хотел; время я проводил за чтением книг, сочинением историй, не столько ради денег, сколько для развлечения; выслушивал гостей, приезжавших ко мне за советами как к бывшему главному астрологу. Именно в это время я лучше всего узнал страну, в которой жил с юности: прежде чем предсказать будущее инвалидам, людям, потрясенным потерей сына или брата, безнадежным больным, отцам не вышедших замуж дочерей, коротышкам, желающим подрасти, ревнивым мужьям, слепым, морякам, безнадежно влюбленным, — я просил, чтобы они подробно рассказывали мне о своей жизни, а вечерами, как я делал и с этой книгой, записывал услышанное в тетради, чтобы потом использовать в своих историях.

В те годы я познакомился со стариком, вместе с которым в мою комнату вошла глубокая тоска. Он был на десять-пятнадцать лет старше меня. Его звали Эвлия; увидев печать страдания на его лице, я решил, что его мучения — результат одиночества, но ошибся: всю жизнь он посвятил путешествиям и их описанию в десятитомном труде, а перед смертью собирался отправиться в самые близкие его душе места, Мекку и Медину, и написать о них, но в его книге есть пробел, который беспокоит его, — ему очень хочется рассказать читателям об итальянских мостах и фонтанах, о красоте которых он столько слышал, и он специально пришел ко мне, так как наслышан и о моей славе; не могу ли я помочь ему? Когда я сказал, что никогда не бывал в Италии, он, как и все, сказал, что знает об этом, но мне рассказывал о ней мой раб, которого когда-то привезли из Италии, и если я ему перескажу то, что раб рассказывал мне, Эвлия за это тоже расскажет мне нечто интересное: разве не самое приятное в жизни — рассказывать и слушать занятные истории? Он вытащил из сумы карту — это была плохонькая карта Италии, — и я решил рассказать.

Пухлой рукой, похожей на детскую, он отмечал город на карте, по слогам читал название и аккуратно записывал мои фантазии. Он непременно желал какую-нибудь странную историю про каждый город. Таким образом, мы прошли с севера на юг всю страну и побывали в тринадцати городах, после чего вернулись в Стамбул. Эта работа заняла у нас все утро. Он был очень доволен моими рассказами и, желая меня порадовать, рассказал мне о канатоходцах, затерявшихся в небе Акки[66], о женщине из Коньи[67], родившей слона, и об ее сыне, о быках с голубыми крыльями на берегу Нила, о розовых кошках, улыбаясь, показал мне свои передние зубы, которые ему сделали в Вене, рассказал о говорящей пещере на берегу Азовского моря, о красных муравьях Америки. Почему-то его рассказы пробуждали во мне странную грусть, хотелось плакать. Солнце уже садилось, когда Эвлия спросил, не знаю ли я тоже каких-нибудь удивительных рассказов; я предложил ему переночевать вместе с его людьми в моем доме: я могу рассказать ему историю, которая может ему понравиться, — о двух людях, поменявшихся местами.

Когда все разошлись по отведенным им местам и наступила долгожданная тишина, мы вернулись в мою комнату. Тогда я и решился окончательно рассказать эту историю, которую вы сейчас дочитываете! То, что я рассказывал, не было выдумано, а будто кто-то потихоньку нашептывал мне слова, и фразы аккуратно выстраивались одна за другой: «Мы шли из Венеции в Неаполь, когда турецкие корабли преградили нам путь…»