Белая крепость

Следующие три года мы провели в ожидании этих решений. Меня удивляло не то, что падишах медлил, мечась между снами и охотой, а то, что Ходжа все еще связывает с ним свои надежды. Все эти годы я ждал того дня, когда он утратит надежды и станет похожим на меня! Ходжа уже не говорил с прежним воодушевлением о своей победе, я не чувствовал в нем того подъема, какой был в первое время после чумы, но он все еще надеялся, что сподвигнет падишаха на большой проект. И все время находил объяснения медлительности падишаха: после большого пожара, спалившего Стамбул, вложение падишахом больших денег в проект дало бы его врагам повод посадить на трон его брата; падишах сейчас не может ничего предпринять, потому что его войско отправилось в поход на Венгрию; в следующем году — потому что войско выступило против Германии; потом надо было закончить строительство Ени-джами[58] на берегу Золотого Рога, на что требовались большие средства, и Ходжа часто ездил туда с падишахом и Турхан Султан[59]; а еще были бесконечные выезды на охоту, в которых я не принимал участия. В ожидании возвращения Ходжи с охоты я, стараясь выполнить его наказ, лениво переворачивал страницы книг в поисках блестящих идей для того, что он называл «большой проект» или «наука».

Меня больше не радовали даже мечты об этих проектах, результат которых, в случае их осуществления, был мне безразличен. Ходжа, как и я знал, что в наших познаниях в астрономии, географии или естественных науках, которые увлекали нас в первые годы нашего знакомства, ухватиться было не за что: часы, приборы, модели были забыты и давно проржавели. Все это мы отложили до тех времен, когда будем претворять в жизнь неясное дело, которое Ходжа называл «наука»; нас захватывал не столько этот один «большой проект», который должен был спасти нас от катастрофы, сколько мечтания о множестве проектов. Стремясь поверить в фантастические идеи, которые никак не привлекали меня, чтобы быть вместе с Ходжой, я старался его глазами смотреть на страницы, которые переворачивал, и на идеи, которые порой приходили мне в голову; словом, старался поставить себя на его место. Когда Ходжа возвращался с охоты, я делал вид, что нашел нечто новое для того проекта, над которым он уезжая, просил меня подумать, и что благодаря моим находкам мы можем все изменить; я говорил, что приливы и отливы моря могут быть связаны с температурой воды в реках, впадающих в него; или что чума передается через капельки, находящиеся в воздухе, и отступает, когда меняется погода; или что мы сможем победить всех врагов, сделав мощные пушки на колесах с длинными стволами; или что Вселенная вращается вокруг Солнца, а Солнце вокруг Луны, — слушая все это, Ходжа снимал с себя пропыленную охотничью одежду и говорил всегда одну и ту же фразу, заставлявшую меня улыбаться: «А наши дураки даже не подозревают об этом!»

После этого его охватывал приступ гнева, передававшийся и мне: он рассказывал, как падишах на коне много часов преследовал обезумевшего кабана или глупо лил слезы над зайцем, пойманным борзыми; злясь, он нехотя признавал, что слова, которые он говорил падишаху во время охоты, влетали ему в одно ухо и вылетали из другого, и повторял: «Когда же эти глупцы увидят правду? Случайно это или закономерно, что столько дураков находят друг друга? Почему они так глупы?»

Таким образом, он начал осознавать, что надо снова заняться тем, что он называл «наука», — на этот раз для того, чтобы понять, чем набиты их головы. Когда мы, почти ненавидя друг друга, усаживались за стол, я страстно желал приступить к этой «науке», так как вспоминал о прекрасных днях, когда мы были так похожи друг на друга, но после первых же попыток мы поняли, что все совсем не так, как прежде.