В первые месяцы работы, когда мы сидели друг против друга за столом, Ходжа пытался понять, как определить время намазов и постов в других странах, где, из-за того, что Земля круглая, была большая разница во времени. Другой вопрос, который нас занимал, — есть ли на Земле, кроме Мекки, другая точка, где человек, куда бы ни повернулся, всегда смотрит в сторону киблы[24]. Чувствуя, что меня не интересуют эти вопросы, Ходжа глядел на меня с презрением, я же в такие моменты считал, что он замечает мое превосходство и что, возможно, злится, подозревая, что я догадываюсь об этом. Поэтому он долго говорил о науке и о разуме: он надеялся произвести впечатление на Пашу, когда тот вернется в Стамбул, своими проектами, — новой теорией космографии, которая станет более понятной благодаря усовершенствованной модели вселенной, и новыми часами; он посеет семена возрождения науки, сумеет вызвать всеобщий интерес: мы оба пребывали в ожидании.
3
В те дни он размышлял о том, как создать еще более крупную шестеренку, которая позволила бы заводить часы не раз в неделю, а раз в месяц; в будущем же он планировал создать иной механизм, который даст возможность заводить часы для намаза раз в год; он считал, что проблема состоит в том, чтобы найти силу для приведения в движение механизма, который увеличивался бы и утяжелялся по мере того, как увеличивался промежуток от одного завода часов до другого; и тут он узнал от знакомого в муваккитхане, что Паша вернулся из Эрзурума.
На следующее утро он пошел поздравить Пашу. В толпе гостей Паша обратил внимание на Ходжу, заинтересовался его изобретениями, спросил даже обо мне. В тот вечер мы разобрали и вновь собрали часы, добавив кое-что к прежней модели, а также подновили позолоту. Ходжа зачитал мне наизусть отрывки из своей речи, которую он написал пышным поэтическим слогом, чтобы произвести впечатление на слушателей. Под утро, пытаясь унять свое волнение, он стал читать текст о звездах и теории их движения. Потом погрузил в нанятую повозку наши приборы и отправился в дом Паши. Я с удивлением увидел, что часы и модели, месяцами заполнявшие наш дом, уместились в повозке, запряженной одной лошадью. Вернулся он очень поздно.
Когда приборы были выгружены в саду Паши, тот с неприятной старческой холодностью в шутку сказал, что ему не нравятся эти странные предметы, а Ходжа выложил ему заученный текст. Паша же вспомнил обо мне и произнес слова, которые потом скажет и падишах: «Это он тебя научил?» Такова была его первая реакция. Ходжа ответил вопросом, удивившим Пашу: «Кто?» — хотя сразу сообразил, что речь идет обо мне. Паша сказал, что я — ученый дурак. Ходжа пересказал мне это, но думал в тот момент не обо мне: он все вспоминал о том, что произошло в доме Паши. Ходжа настаивал, что все это придумал и сделал он сам, но Паша не верил ему и, казалось, искал виноватого, но никак не мог согласиться, что им являлся его любимый Ходжа.
В общем, вместо того, чтобы рассуждать о звездах, они говорили обо мне. Я понимал, что Ходже не нравился этот разговор. Наступило молчание, и Паша обратил свое внимание на других гостей. Когда во время ужина Ходжа снова попытался заговорить о звездах и открытиях, Паша сказал, что старается вспомнить мое лицо, но перед ним возникает лицо Ходжи. Гостей было много, стали говорить о двойниках: близнецах, которых не могли различить даже их матери; о людях, так похожих между собой, что они сами пугались, впервые встретившись, но потом не могли расстаться, словно зачарованные друг другом; о бандитах, которых путали с их жертвами. Когда кончился ужин и гости стали расходиться, Паша попросил Ходжу остаться.
Ходжа снова пустился в объяснения, но Паша слушал с равнодушием и даже недовольством, словно у него испортилось настроение оттого, что ему сообщают какие-то не очень понятные сведения, но потом, когда Ходжа в третий раз произнес заученный текст, а Паша еще раз увидел, как на нашей модели вращаются земной шар и звезды, у него вдруг пробудился какой-то интерес, и он стал слушать внимательнее. Ходжа стал повторять, что звезды вращаются не так, как все считают, а так, как показано на модели. «Хорошо, — сказал Паша, — я понял, пусть будет так, почему бы нет?» И Ходжа умолк.