— Лично я умирать не планирую, — Винченцо помог сестре подняться. — И ты только ворчишь… как старуха, между прочим.
— Я и выгляжу примерно так.
— Тем более не уподобляйся.
Ица, как ни странно, выслушала внимательно. И без улыбки. Нахмурила лоб. Потом поглядела на Миару.
— Мертвый, — сказала она. — Мертвый хотеть говорить. Дух.
— То, что они хотят, я уже поняла. Но проблема в том, что я их не понимаю. А Вин говорит, что там… — Миара махнула. — Где вы были, там… в общем, ты сказала, что язык один. И если так, то я пойму, чего они хотят. Может, конечно, это и не имеет значения…
Карраго, уже очнувшийся, — Винченцо не знал, радоваться ли ему или же наоборот, сожалеть об упущенной возможности, — слушал превнимательно.
— Да, — девочка кивнула не сразу. — Так. Есть. Ты уже мочь идти. Но вернуться… дух быть добрым. Дух быть злым. Злой дух хотеть забрать. Ты.
— То есть, это не безопасно.
— Да.
— Тогда…
— А заткнуть их как-то можно?
Ица вновь задумалась. Пальцы её зарылись в шерсть зверюги, которая не отходила от мешекской императрицы ни на шаг.
— Нет. Если дух хотеть сказать, то он сказать. Чтоб ты понять. Надо. Но… ты ходить дорога дух. И ты мочь опять. Я — не надо. Ты. Сама.
— Я? — Миара поморщилась, кажется, не слишком обрадовавшись. — Я… понятия не имею, как это делается! А тот бред, который… когда я болела, он ведь просто от жара… и вообще… это напрочь ненаучно.
Ица посмотрела на Винченцо и заговорила на своем, на мешекском.
— Скажи, пожалуйста, этой не слишком умной женщине, что если у нее есть дар, то, как бы ни закрывала глаза, этот дар никуда не денется. Если она слышит духов, то и духи слышат её. Они… — девочка на мгновенье задумалась, а потом подняла руку. — Они как ночные бабочки, которые летят на огонь. А она — огонь. Если бабочек будет много, слишком много, огонь погаснет.
— Что она может сделать?
Все-таки странно говорить на чужом языке, во рту словно камни перекатываются. А Винченцо и забыл, что понимает… тоже странно. Раньше он как-то о своих умениях не забывал.
Почему же сама Ица, побывав в мире духов, не вернулась со знанием языка?
— Она? Многое. Огонь сильнее. Если помнит, что он огонь.
— Я могу пойти с ней?
— Она злая.
— Я тоже недобрый.
Ица чуть склонила голову. Все-таки взгляд у нее совершенно недетский.
— Она такая, какая есть. И я. Может, нас такими сделали. А где-то мы и сами сделались, чтобы выжить или просто уже по привычке. И нельзя сказать, что на нас вовсе нет вины, как нельзя сказать, что мы сами во всем виноваты. Нет. Жизнь… сложная, как бы банально это ни звучало. Но бросать я её не хочу. Она, если подумать, все, что осталось от моей семьи. И… все, что было у меня от семьи. Понимаешь?
— Я хотела сестру. Или брата, — вздохнула Ица. — Чтобы большой и сильный. И защищал… хотя не от кого меня там защищать.
— Её я никогда не мог защитить. Как и она меня. Раньше… а тут… она не показывает, но ей страшно. Очень. С ума сойти… безумные маги — это то, с чем лучше не сталкиваться, — язык у мешеков неудобный, какой-то клокочущий, и говорит Винченцо явно криво, но его понимают. — Или потеряться. Стать кем-то другим… не важно. Я хочу пойти с ней.
— Тогда попроси, чтобы она тебя взяла.
— А ты? Ты можешь помочь? Хоть чем-то?
— Дорога, — Ица снова ответила не сразу. — Дорогу я могу открыть. Немножко. Если она захочет.
Миара захотела.
Вечер.
Костер.
Река, которая уже наполнилась водой, пусть темной и грязной даже в сумерках. Опаленные берега. Запах гари и гнилой тины, исходящий от воды. Карраго, который выглядит странно-безразличным ко всему вокруг. Он сидит, протянув руки к костру, и пламя подсвечивает тонкие пальцы его розовым. Карраго же смотрит на них, иногда шевеля, и снова застывая.
Зверье.
С одной стороны поляны безымянная тварь, сопровождающая Ицу. С другой — Ирграм со своим рытвенником. Звери предпочитают не замечать друг друга, и тем, пожалуй, мудрее людей.
Миара сидит, сцепив руки.
Страшно.
Она чуть покачивается, влево и вправо, и кажется, того и гляди сорвется.
Винченцо положил ей руку на плечо.
— Не обязательно.
Ложь.
Обязательно. Она закрывает глаза. А потом Карраго делает неуловимое движение пальцами, и Миара обмякает, так, что Винченцо едва успевает её подхватить.
— Иначе она не решится закрыть глаза, — Карраго встряхивает руку и смотрит на пальцы. — Решительность не входит в число её достоинств.
Винченцо промолчал.
Он уложил Миару на плащ и сам вытянулся рядом.
— Может, и меня…
— Это лишнее, — Карраго явно не намеревался облегчить жизнь. — Ладно, она… она и вправду на грани срыва. И потому или она справится, или… нам пришлось бы её добивать. А вот терять двоих уже неразумно.
И не возразишь.
Винченцо и не стал возражать, просто обнял её и тихо сказал:
— Давай, ты обещала, что мы уедем далеко-далеко… туда, где никто не найдет.
В мир духов.
Последнее, что он ощутил — прикосновение чужих горячих пальцев ко лбу. Было больно, но вместе с тем хорошо.
А потом…
Падение? Полет? И то, и другое?
Миара.