Being No One - The Self-Model Theory of Subjectivity

Если даже способность участвовать в "Виде из ниоткуда" является естественным свойством определенных репрезентативных архитектур, то неужели в самоописании феноменальных свойств, будь то простые телесные ощущения вроде щекотки или сложные внутренние события вроде только что описанной самосимуляции, нет ничего особенного? Неужели больше нет ничего особенного? Что является особенным в лингвистической самореференции, так это идентичность самомоделирующей и самореферирующей системы. Во вселенной существует только одна система, которая может интроспективно (т. е. используя уникальные прямые причинно-следственные связи) получить доступ к текущему содержанию своей самомодели и сделать это при двух условиях - внутренности и одновременного использования обоих инструментов. Возможно, какой-нибудь будущий нейробиолог сможет косвенно считывать содержание вашей феноменальной Я-модели, чтобы прийти к истинным утверждениям о вас. Можно также предположить, что его предсказательная сила при этом окажется сильнее вашей, что он сможет предсказать ваше будущее поведение лучше, чем вы сами, интроспективно считывая вашу Я-модель. Но он никогда не смог бы сделать этого в аспекте интернальности: ваша ПСМ локально зависит от внутренних свойств вашего мозга, и причинно-следственные связи, которые вы используете для доступа к ее содержанию, являются уникально прямыми. Модель нейробиолога и его доступ к себе никогда не смогут достичь этого.

Это первые две определяющие характеристики феноменальной самореференции, которые не могут быть сведены к референции от третьего лица. В-третьих, существует и темпоральное прочтение интернальности. Для каждого из нас верно то, что мы, вероятно, единственное существо во вселенной, которое может одновременно использовать нейрокомпьютерный инструмент (феноменальную самомодель) и лингвистический инструмент (произнесение "я"). В каждом субъективном использовании "я" мы каузально связываем оба инструмента, причем делаем это в чрезвычайно малом временном интервале. "Однородность времени" здесь - слабая форма идентичности, определяемая объемом рабочей памяти и тем, как соответствующая феноменальная система конструирует свое собственное функциональное окно одновременности (см. разделы 2.2 и 3.2.2). Очевидно, что концептуально и номологически возможно, чтобы механизм считывания от третьего лица работал с той же скоростью, что и процесс от первого лица, на который он нацелен, но технологическая вероятность этого сегодня ничтожно мала (см. Birnbacher 1995). А вот что кажется совершенно невозможным, так это установление причинно-следственных связей с самомоделью сознательного человека, более прямых, чем его интроспективные способности. Причинная близость максимальна, поскольку интроспекция сама является частью непрерывного процесса самомоделирования. В основе этого лежит физическая идентичность самомоделирующей и самореферирующей системы: субъект опыта и говорящий - это одна и та же система. Назовем это "принципом двукратной интернальности". Этот принцип, регулирующий использование субъектом "я", конечно, не является метафизической загадкой, но он ставит каждого сознательного субъекта, способного говорить на языке, в уникальное положение. Но является ли эта позиция эпистемологически уникальной в том смысле, что в конечном счете она дает нам неснижаемое эпистемологическое превосходство или автономию?

Является ли субъективность эпистемическим отношением? Обладают ли феноменальные состояния истинностными значениями? Предоставляют ли сознание, феноменальное "я" и перспектива первого лица особый вид информации или знания, которые нельзя получить никакими другими способами?