Беглец. Трюкач

Итак, он прежде всего почувствовал досаду от такого нелепого кувырка в стиле фильма Кейстона Копа, но еще более комичного из-за большой скорости, а уже потом боль, так как он приземлился на бок и скользил — по грубому, свежезалитому бетону, пока сам по себе постепенно не остановился. В результате один его бок был помят, а с поцарапанной щеки текла кровь, которая почему-то не останавливалась из-за солнца и соленого воздуха. Так боль, сменившая досаду, вдруг уступила место ужасу, когда, увидев черную машину с одной стороны и осознавая глубину воды с другой, он начал отчаянно сдергивать ручку спортивной сумки, которая оказалась завязанной узлами на запястье. Его ужас, утихший при виде удаляющейся машины, сменился ярос-

тью при виде высунутой руки, хватающейся за ручку, чтобы захлопнуть дверь. Безразличный жест руки — той самой, которая только что так грубо вытолкнула его, совершенно лишил Камерона присутствия духа.

Развязав последний узел, он слабо выругался. Освободив запястье, он попытался сесть, вскрикнул от боли и схватился за спину. В этом положении, глотая воздух и обливаясь слезами муки и ярости, он не видел ничего, кроме неба, залитого режущим глаза светом, и не слышал ничего, кроме рева вертолета. Это было как если бы он загорал, лежа на крыше мира — правда, сильно раскаленной, которая сильно жгла его и без того окровавленные лопатки.

Его вторая попытка сесть оказалась более удачной. Затем, стараясь встать на ноги, он увидел черный лимузин, движущийся по дороге в сотне ярдов отсюда. Машина, как ленивая акула, плыла назад в его сторону сквозь легкую дымку, повисшую над асфальтом, и было что-то такое предательское в ее медленном приближении, что нервы Камерона натянулись до предела и дрожали, готовясь разорвать тело. Он смутно догадывался по звуку винтов, что вертолет где-то над ним, но все его внимание было сосредоточено на машине. Солнце, сияющее из заоблачных высей, слепило глаза, и он остолбенел, глядя на мост и не смея поверить своим глазам. Они собираются убить меня, думал он, пятясь к краю, где начал танцевать танец смерти, качаясь над водой и одновременно следя за приближающейся машиной одним глазом и за течением под мостом другим. Он готов был вот-вот упасть, но неожиданно споткнулся о неизвестно откуда взявшийся кусок булыжника — отскочивший камень, избежавший затопления бетоном, — и, наклонившись, чтобы поднять его, отшатнулся от края моста прямо навстречу автомобилю. Сжимая камень в кулаке, Камерон бежал с видом Тореадора навстречу своему врагу, стараясь увернуться от его удара. По дороге он думал, что надо бы спрятаться за компрессором. Но было слишком поздно. Автомобиль поравнялся с ним. Он еще видел лицо водителя за ветровым стеклом, пока усилием воли согнулся как для бейсбольной подачи, потом швырнул камень со всем отвращением на какое был способен. После этого он кинулся лицом вниз на дорогу.

Послышался глухой удар — один из тех мягких ударов, которые имитируются в радиосериалах ударом молотка по грейпфруту. Но был ли это удар камня, попавшего в кого-то или удар его собственного тела о мост, или просто слуховой нерв сыграл с ним шутку от страха, Камерой так и не понял. Лежа в оцепенении на бетонном покрытии, он осознал, что автомобиль проехал мимо него и глухой удар — этот мягкий звук, будто камень попал в берег дамбы — больше не повторился. Что он вспомнил так это залах старой обивки — затхлый залах пыли и тления, который не покидал ее со времени недолгого пребывания в автомобиле, и который был похож на запах старенького куполообразного приемничка отца и напоминал теперь времена его детства, когда ему разрешалось приходить вечером в гостиную послушать передачу с чемпионата по боксу. Потом он распластанный на дороге, вспоминающий возбуждение и страх при виде татуированных кулаков Мариано, решил, что прошло достаточно времени, чтобы автомобиль успел проехать мимо и исчезнуть. Когда он поддал голову и увидел, что мост и дорога совершенно безлюдны, он почувствовал глубокое облегчение.

Сознание того, что наподобие Давида он победил своего врага камнем, была недолгим, потому что, когда Камерон перевернулся и посмотрел на свою спортивную сумку, лежащую рядом, он увидел, что она была аккуратно смята, и разрисована колесами. Прослеживая направление их следов, его взгляд остановился на краю моста, где только несколько минут назад он сидел, свесив ноги. Но он отверг скрытый смысл почти так же быстро, как осознал подозрение, потому что, если он на самом деле слышал глухой удар, неважно, какой в нем крылся смысл, почему он не услышал всплеска? Да, невозможно было не услышать такого всплеска. Значит, это была еще одна шутка, которую сыграла с ним чрезмерная жара.