Беги

Как я уже сказала, после краха люди разделились сначала на два лагеря, а потом из них стали формироваться буквально две различные расы (не считая третьей группы, которая рано или поздно исчезнет, разделившись между двумя основными). Если человечество протянет еще пару-тройку веков, думаю, это будут два противоположных вида. Я уже упоминала о тех, кто всегда ползает на карачках, и тех, кто умирает стоя. Оказалось, что единственное принципиальное отличие людей в новой реальности – не цвет кожи, не половая ориентация, не религиозные убеждения. В новую эру человечество делит на две части только страх. Первые – запуганные новыми мировыми порядками, умирали на карачках, послушно подставляя вампирам свои шеи. Ими питались без удовольствия, но берегли как скот. От мысли, что вампиры теперь напоминают мне рачительных американских фермеров, я улыбаюсь и готова плакать одновременно. Человеческую расу нельзя истреблять по той же причине, по которой мы, будучи хозяевами мира, не убивали животных. Не из милосердия, только не нужно приплетать сюда это… Мы были и остались пищей для вампиров, но одни стали скотом – другие диким зверем. Когда-то и человек вывел для себя удобное в быту мясо – жирных свиней, глупых кур, спокойных коз. По такому же принципу вампирами взращивалось новое поколение людей, которые не только служили пищей, но и работали, создавая необходимые продукты для поддержания собственных же штанов. Эволюция сыграла с этими людьми злую шутку – стремясь сохранить свою жизнь любой ценой, предав всю нашу веру, культуру и достоинство, они поплатились за это той самой жизнью – буквально, ее продолжительностью. В неволе люди теряют годы жизни и физическое здоровье вместе с разумом – все очевиднее с каждым поколением. Их детей мы, повстанцы, больше не считаем людьми, мы называем их ублюдками. Звучит жестоко, но, если мы эволюционируем (пусть и чудовищным меньшинством), дети невольных рождаются все более уродливыми, слабыми, больными. Некоторые из них уже даже не могут полноценно работать. Лобовский рассказывал, что во время последнего разгрома овощной базы (которые мы совершаем с регулярностью, недоступной для понимания вампиров) повстанцы нашли ублюдка, который уже проворно бегал на четвереньках и мычал. Увидев наших, он даже не смог крикнуть, чтобы позвать на помощь. Если бы он мог вилять хвостом, то вилял бы, но до хвоста там еще придется просуществовать пару поколений. Не то, чтобы мы презираем невольных, мы отдаем себе отчет в том, что людей, лишенных возможности выращивать овощи и злаки, разводить скот, шить одежду, спасет только труд этих несчастных. Мы смотрим в бессильной злобе на то, как безвозвратно уходит та часть человечества, которая в свое время была соавтором последней цивилизации. Когда-нибудь мы сможем отомстить врагу человека за всех нас, не важно, какой он теперь расы. Однажды мы сможем вернуть себе нашу землю. Я верю в это, потому что только этой верой можно заставить себя передвигать ноги. И бежать. Дикие звери верят в свои ноги, в свою территорию и в то, что живы.

* * *

– Сева, я заснула на самом интересном месте, – улыбнулась я, растягивая онемевшее тело.

– И надеюсь, выспалась. Уходи, – повторил все тот же бесцветный голос. – Фельдман вернется. Я не могу отвечать за нас обоих. Я не знаю, когда захочу есть.

– Я знаю. Я знаю, когда ты захочешь есть, – я засмеялась, потому что сама напомнила себе Риту – жену Севы, которая так много о нем знала.

– Ты находишь это смешным? – но он тоже улыбался. – Что ты хочешь выведать, глупая ты кошка?! – Неужели ты думаешь, что, если я расскажу тебе что-то новое, ты сможешь что-то изменить?

– Нет, Сева. Не думаю. Но люди любопытны, как кошки, ты же помнишь, – я снова улыбнулась. Не ему, скорее себе.

Я встала, отряхнула штаны, завязала веревки старых армейских ботинок и легко подхватила с земли рюкзак с запасами.

– Ты вернешься сюда?

– Я вернусь сюда.

Вампиры совершенно не ориентируются во времени. Но им его совершенно не жаль. Поэтому уходя, я была уверена, что Сева будет ждать меня здесь. По какой-то понятной ему одному причине я была нужна ему. А может быть, и Фельдману. Поэтому они будут меня здесь ждать сколько угодно времени, пока я буду стареть в километрах от них по своим жалким человеческим секундам и минутам. Они будут отлучаться лишь поесть, возвращаться и ждать меня. Зачем? Хотела бы я знать зачем.

Третий день убывающей Луны. Значит, во что бы то ни стало мне нужно попасть в центр старого города, на встречу с Лобовским. Да-да, он жив-здоров и даже не особенно постарел. Мой добрый бесстрашный друг стал одним из отцов нового времени и вполне сносно себя чувствовал. Его время течет еще медленнее моего, говоря современным языком, он одна из самых сильных особей нашего времени. И он один из немногих, кого я знаю из прошлой жизни…

* * *