Бег по взлетной полосе

Обнявшись, мы четыре станции дремали под стук колес в старой, продуваемой всеми ветрами электричке, но суровая бабка, занявшая место в другом конце вагона, всю дорогу сражала нас тяжелыми взглядами.

Меня одолевала паранойя, но Кит шепотом пояснил:

– Она думает, что мы педики. Забей.

Потом мы смеялись и дурачились, шагая через поле к опушке, углубились в лес и набрели на небольшое озеро, отливающее серебром в густых черных зарослях.

Над ним стелился зловещий колдовской туман, но Кит, спустившись к кромке воды, обнаружил, что она теплая. Это было похоже на чудо: сбросив одежду, я осторожно прошла по песку, и вода нежно погладила замерзшие ноги, обхватила плечи, обволокла все тело и потянула в уютную глубину. Я плохо плаваю и предпочла побыстрее выбраться на сушу, а Кит доплыл до другого берега и вернулся.

Непроглядный мрак, на пару часов опустившийся на мир, рассеивается и бледнеет у горизонта, точки холодных огней исчезают в белесой мгле, в переплетении ветвей над головой просыпаются первые птицы. Нас окружают деревья, кусты и высокая трава, но в прогалах между стволами в невнятной предрассветной дымке виднеется тянущееся на многие километры поле.

Кит устанавливает палатку: вбивает в землю крепления, привязывает к ним углы и оттяжки, разворачивает навес, а я дрожу, сидя на туристическом коврике. Кеды, джинсы, толстовка и рубашка лежат на траве, но мокрое белье липнет к коже и вызывает озноб – купальника в рюкзаке Кита, естественно, не обнаружилось, но соблазн нырнуть в озеро был настолько велик, что я не подумала о последствиях.

– Готово, – зовет Кит, расстегивая молнию на входе. – Там еще один коврик и спальник. В качестве подушки используй рюкзак. А я… Здесь посижу.

Между нами снова витает напряжение, сбивающее пульс с ритма, заставляющее часто дышать и говорить хрипло и невпопад.

Я хотела бы, чтобы Кит лег рядом: одной слишком жутко и холодно, но просить его об этом не решаюсь. Смиренно залезаю в палатку, благодарю провидение за то, что еще не совсем рассвело, устраиваюсь под спальником и избавляюсь от мокрого белья. Но зубы все равно стучат – от надвигающегося будущего, от прошлого с его ужасами, оттого, что Кит сидит снаружи и, возможно, мерзнет так же, как и я.

Мы настолько сблизились за эти сутки, что стали чем-то целым, и мне кажется странным, что он сейчас не со мной.

А что, если я его позову?

Горячая волна зарождается внизу живота, пробегает по венам и ударяет в голову. Во рту пересыхает, в ушах шумит.

Глубоко вдыхаю и считаю про себя до десяти, но москитная сетка на входе приподнимается, и в проеме возникает Кит. Он расстилает возле меня второй коврик, подкладывает под затылок руку и вытягивается, уставившись в потолок. Тусклый рассвет пробивается через бежевую ткань палатки и делает его похожим на эльфа.

Подбираюсь от волнения, но тут же расслабляюсь и восторженно рассматриваю его: от него невозможно отвести взгляд.

– Мне кажется, все эти церемонии и правила приличия – большая глупость, Ян, – начинает Кит уверенно, но его дыхание сбивается, и он прочищает горло. – Я и так чуть сам себя не сожрал за то, что тогда… В дачном доме… Поступил как мудак. Но с моей стороны было бы непорядочно воспользоваться ситуацией, потому что тогда ты не знала обо мне главного. Теперь… У меня нет тайн, а те, что были, тебя не отпугнули. И я хочу сказать, что очень тебя люблю. Я много говорю, прости. Но ты такая красивая, что я иногда становлюсь имбецилом, который не может внятно сформулировать мысль. – Он поворачивается на бок и смотрит на меня. Серый космос в его глазах темнеет, в нем что-то искрит и взрывается, и под такой гипноз я не подпадала еще никогда… В мозгах воцаряется прохладная пустота.

– Нет. «Люблю» – это слишком банально! – Кит резко садится, разглядывает шрамы на костяшках и мучительно подбирает слова. – Если нужно будет за тебя умереть, я сделаю это. Не думай, что мне приспичило и я сейчас тебя развожу… Просто знай: с моей стороны все серьезно и навсегда.

Вцепившись в нейлон спальника, я рассеянно слушаю, понимаю, зачем он пришел, и от страха язык прилипает к нёбу.

Я хочу этого? Да.

Я боюсь? Черт, конечно!

Я люблю его? Я люблю его больше жизни…

– Иди сюда… – Шепчу тихо, но получается не эротично, а испуганно. Кит вздрагивает, хватается за ворот толстовки и стягивает ее. Я приподнимаю для него край спальника и зажмуриваюсь.

Мне снятся неизвестные города, водоемы и поля, с высоты птичьего полета напоминающие лоскутное одеяло, зрительные залы и сотни восторженных лиц, огни ярких софитов, плавящих грим, и голос, сильный глубокий голос, льющийся из мониторов, окружающих меня со всех сторон. А еще – ворохи цветов и оглушительные аплодисменты, золотые крылья на плотной синей ткани и смеющиеся серые глаза под козырьком фуражки.

Но в идеальный теплый мир вторгается нарастающий гул, и я просыпаюсь. В палатке светло, меня обнимает Кит, его сомкнутые ресницы подрагивают, а на шее горит засос.