Базилика

— Слушай, хватит ерунду молоть! — рявкнул я. Этого он и ждал, потому что рассмеялся от всей души, да так, как я слышал только раза два за все время, что мы знакомы.

— Ладно, ладно, — сдался я, — было весело, и уверен, это лучше, чем сидеть в Ватикане и бродить по Интернету. Только прошу тебя, пожалуйста, не испытывай больше судьбу, пока та опасность, что так встревожила американцев, не будет устранена. И можно я подберу кого-нибудь, кто будет всегда рядом с тобой? У меня есть друг Лютер, монах из Африки. Такой деятельный, ты не поверишь.

— Умные головы из отдела безопасности уже позаботились об этом, — сказал Треди. — У меня появился новый персональный помощник, священник, знающий не меньше сорока шести способов убийства с помощью облатки. Милый парень. Латиноамериканец. Его зовут Диего Альтамирано. Зайди как-нибудь, познакомишься и скажешь, что ты о нем думаешь. Твоего отца Лютера мы тоже пристроим, если тебе от этого будет легче. Но не торопись: эта угроза может оказаться пустым звуком, туманом. Так всегда было.

— А мне что делать?

— Ты мне нужен, чтобы найти того, кто убил Карузо, — спокойно сказал он.

— Это как-то связано с угрозой?

— Я смогу ответить на твой вопрос, Пол, только когда узнаю, кто убил его.

— Ты знал, что Карузо был связан с «Ключами»? Это не те люди, которых можно считать друзьями и иметь с ними дела.

Я надеялся удивить папу, но он меня разочаровал.

— Я знаю об этом.

Я начал рассказывать ему, что думаю, но он внезапно сменил тему.

— Я знаю, ты взялся за отца Видаля, оставь его, наблюдай.

Мир тесен, особенно если этот мир — Ватикан.

— Что еще?

— Будь рядом несколько месяцев. То и дело возникают шустрые ребята, которых так и тянет помочь своему папе, но покрытый шрамами старый пес с хорошим чутьем — самая лучшая поддержка.

— Еще бы.

С первых дней нашего знакомства Треди знал, как улучшить мне настроение.

— Я внесу тебя в списки под чужим именем, чтобы ты полетел с нами на самолете в Нью-Йорк. Смотри в оба.

— Буду.

Мы находились у подножия холма, и я вышел из машины перед мостом, за которым начинался Ватикан. Нервы постепенно успокаивались.

— Это ты был тем опытным священником, да?

Треди улыбнулся.

— Ты о ком?

— О Феллини. Ты отпустил ему грехи? Отпустил, ведь так?

— Если бы это был я, ты бы ничего не узнал. Тайна исповеди, Пол.

Он еще раз улыбнулся.

— Будь добр, позаботься об этом вместо меня, хорошо, hermano?

Он вручил мне конверт авиапочты, адресованный его брату Бобби. Конверт был такого размера, что в нем можно было послать чек с суммой первоначального капитала для разведения рыбы.

Затем папа по-дружески хлопнул меня по плечу и уехал прочь.

Следующим утром в «Мессаджеро»[64] появилась заметка о том, как добрый самаритянин спас жизнь приезжему американскому стоматологу, а также пятнадцатисекундный сюжет в дневных теленовостях, в котором жена спасенного сказала: «Мы так благодарны тому человеку, и мы от всего сердца хотим сказать ему „спасибо“. Он показался таким знакомым; я уверена, что видела его где-то раньше. Возможно, он даже киноактер, но все, что я знаю точно: он был высоким, красивым и — она хихикнула — мой муж Арчи запомнил, что у него дурной запах изо рта. Мы бы очень хотели помочь ему избавиться от этого. Это небольшая проблема, правда, а Арчи такой хороший стоматолог».

Может, она просто никогда не смешивала замороженные горные груши с оливками?

ГЛАВА 11

На следующее утро в колледже святого Дамиана назрел кризис. Я шел за ректором, похожим на воробья, маленьким и аккуратным испанцем по имени Диас, по мрачным коридорам мимо одинаковых коричневых деревянных дверей небольших комнат, в которых жили семинаристы. Пройдя три четверти пути, мы столкнулись с пухлым семинаристом из Индии по имени Гилберт, готовым продать собственную мать за улыбку ректора.

— Он там кричит ужасные вещи, — сообщил Гилберт с важным видом.

Ректор богословского колледжа, большой семинарии в Ватикане, должен соображать быстро. Диас решительно сделал шаг в сторону, и я пошел первым.

На кровати, подтянув колени к груди, сидел светловолосый немецкий юноша по фамилии Шмидт. Рядом с ним валялся баллончик красной краски.

«К черту Бога», — гласила красная надпись, сделанная неуверенными буквами на ядовито-зеленой стене. Странно, почему он написал это по-английски.

— Ay, mi Dios,[65] — тихо сказал Диас и перекрестился, ограждая себя от зла.

Только это было не зло, а всего лишь душевное и физическое истощение середины семестра.

— К черту Матфея, Марка, Луку и Иоанна! — выкрикнул Шмидт.

Его скрутило, словно пружину, одной рукой он вцепился себе в волосы. Я поднял баллончик с краской, и Шмидт уставился на меня лихорадочным взглядом, но его глаза смотрели куда-то в другое измерение.

— К черту Марию! — крикнул он. Диас и Гилберт отшатнулись, от ужаса у них перехватило дыхание.

— И ту муху, которая тебя укусила, приятель, — сказал я.