Батый заплатит кровью!

Покуда беженцы двигались по льду Тверцы, боярин Микун находился в замыкающем отряде ратников. Но едва колонна усталых людей свернула на лесную дорогу, Микун перешёл в головной отряд, забрав с собой и своих вооружённых слуг. Микун и его слуги сели на татарских лошадей, доставшихся русичам от перебитых ими вражеских дозорных. Трупы этих степняков Жердята приказал бросить возле дороги в лесу. «Пусть волки угостятся мясом мунгалов, авось не отравятся!» — сказал при этом Жердята.

Главенство над замыкающим отрядом ратников после ухода Микуна перешло к бояричу Самохе. Это был рыжеволосый конопатый верзила с небесно-голубыми глазами и бычьей шеей. На вид ему было лет двадцать пять. Самоха заметно трусил, сознавая, что если нагрянут татары, то будет их очень много, а ратников в арьергарде не наберётся и полусотни. Недолго думая, Самоха заявил Тереху, что передаёт начальство ему, а сам выступает в путь, поскольку ему нужно позаботиться о матери и сестре, которые едут в возках где-то далеко впереди. Это произошло в сельце Осняки, где Самоха не пожелал задерживаться ни минуты.

Вместе с Самохой поспешили уйти вперёд ещё десяток воинов, все они были из числа боярских и купеческих сыновей.

После мучительных раздумий, видя, что утро разгорается, а беженцы, расположившиеся в избах, не торопятся двинуться в путь, Терех объявил ратникам, что они уходят одни.

— Коль сюда нагрянут мунгалы, то нам будет не спасти ни этих измученных беженцев, ни спастись самим, — сказал Терех. — Самое разумное для нас — это догнать основную колонну и пристроиться в её хвосте. Наши мечи и копья нужнее для тех женщин и детей, которые продолжают путь, несмотря на усталость.

Всего один ратник осмелился возразить Тереху, обвинив его в бессердечии и трусости. Это был молодой и горячий Семак, сын кузнеца. Он был седьмым ребёнком в семье, поэтому и получил такое имя.

— Я не пойду с вами, — бросил Тереху Семак. — Нельзя бросать этих совершенно беззащитных женщин и стариков. — Семак кивнул на заснеженные приземистые избы, где спали вымотавшиеся беженцы.

— Ну да, — желчно усмехнулся Терех, — ты будешь для этих обессиленных людей надёжной защитой в случае появления татар. Удачи тебе, храбрец!

Терех хоть и рвался поскорее догнать ушедшую вперёд колонну беженцев, но раненая нога не позволяла ему идти быстро. К полудню Терех и идущие вместе с ним ратники смогли настичь лишь две маленькие кучки еле шагающих женщин, которые очень обрадовались появлению ратного отряда. Женщины прибавили шагу, собрав последние силы и не желая отставать от вооружённых ратников. Всем этим женщинам было уже далеко за пятьдесят, все они страдали кто одышкой, кто излишней полнотой, кто болезнью ног... Все они отважились на этот нелёгкий путь ради своих детей и внуков, которым нашлось место в санях.

На узкой заснеженной дороге, укатанной санями и утоптанной множеством ног, изредка попадались кем-то брошенные или оброненные вещи: то берестяной туесок, то чья-то рукавица, то бронзовое зеркало на тонкой ручке, то детская игрушка...

Наконец впереди на косогоре замаячила довольно большая группа беженцев, которые расположились на отдых возле поваленных ветром сосен. Две сосны, лежащие поперёк дороги, были распилены ручными двуручными пилами. Видимо, здесь потрудились ратники из головного отряда, освобождавшие путь для саней и возков.

Отряд Тереха тоже остановился на привал у поваленных деревьев.

В группе женщин, к которым присоединились Терех и его люди, было не меньше полусотни человек. Это были жёны и сёстры смердов, искавшие спасения от татар за стенами Торжка и потерявшие за дни осады кто мужа, кто сына, кто брата... Среди этих крестьянок тоже не было молодых, все они были уже в тех летах, когда нет смысла создавать новую семью и стремиться к каким-то новым отношениям. Батыево нашествие сильно поломало их судьбы, оставив многим из них либо горечь утрат, либо осколки былого счастья.

Одна из пожилых крестьянок хорошо знала эту дорогу, она сказала Тереху, что впереди, примерно через пять вёрст, лежит село Гущино.

— Я оттуда родом, — усталым голосом добавила женщина. — Как вышла замуж, с той поры там и не бывала. Теперь у меня нету ни мужа, ни детей — все в Торжке погибли. Останусь я в Гущино у своей родни, чай, примут, не прогонят. Мне всё едино идти более некуда.

«Мне тоже некуда, — мрачно подумал Терех. — Земля Рязанская лежит впусте. Иду я, куда ноги несут, лишь бы подальше от мунгалов!»

В Гущино было больше десятка дворов. Многие здешние селяне ушли отсюда кто куда, опасаясь татар, но кое-кто остался, надеясь, что в эти дебри степняки не сунутся.

Беженцы разбрелись по избам; кто-то хотел передохнуть и двинуться дальше, но многие из женщин собирались заночевать здесь. Терех и его ратники расположились на подворье у здешнего ратайного старосты. Это был ещё крепкий старик, хотя и согбенный годами и седой, как лунь.