Батон «Лучеса»

– Мутабор! – громко, чётко и раздельно произнёс он, совершенно не отдавая отчёта в том, что именно он произносит, и убежденный, что говорит нечто совершенно иное. Чрезмерная уверенность в себе и независимость ещё некоторое время бледнели на его лице под влиянием меняющегося лица самой девушки и разом превратились в дикий ужас, когда та чуть наклонилась вперёд и спросила:

– Хотите стать аистом?

  В первое мгновение Косте вообще показалось, что девушка прочла все его мысли, дивными глазами своими пронизала и высветила его насквозь, вплоть до самых сокровенных картин, которые Костя и сам только предчувствовал в будущих фантазиях своих и робко оставлял на потом. На Костю накатила жаркая волна, но мгновенно открутив в мозгу плёнку и восстановив истину, он всё понял. Впрочем, легче ему стало ненамного, и паническая лавина засыпала его сугробами диких нечеловеческих объяснений, противоестественных, как химеры. "Господи, если бы это был не банк, а кондитерская, и там продавали такие шоколадные грибы, как в детстве, можно было бы сказать, что она ослышалась, что я имел в виду "мухомор", гриб, это у меня такое чувство юмора…" – и нечто вроде этой полумысли ещё огненными зигзагами полосовало его мозг, когда девушка за стойкой странно улыбнулась и, понизив голос, произнесла:

– Если хотите стать аистом, вы лучше так и скажите. Аистом быть не стыдно.

  2

– Мукабор?

– Мутабор, – поправила Лена. – Как в сказке. Не видела мультфильма?

– Не-а, – Ира с чашкой в руке откинулась в кресле. – Ты же знаешь, я только порнуху смотрю.

– Ну а в школе, в детстве?

– Ну а в школе я в ней снималась. И что дальше?

– Ну что дальше… Разговорились, познакомились…

– РазговорилИСЬ? ПознакомилИСЬ? Или разговориЛА, познакомиЛАСЬ?

– Разговорила, познакомилась, – легко кивнула Лена.

– Вязала ты его?

– Колготками!

– Из-за мухобора?

– Мутабор. Мутация. В бору.

– Мухобор. Мухи. Борются. И дохнут.

– Пускай. Не из-за него.

– А из-за чего?

– А ты со своим Андреем из-за чего?

– Из-за чего я со своим, выяснится на бракоразводном процессе. Я, честно говоря, сама удивляюсь, из-за чего это я с ним. Но из-за чего ты, я удивляюсь ещё больше. А нет, вообще-то так не пойдёт, нет, вижу, вообще-то ты, Ленка, того, извини.

– Не извиню.

– Правда, извини, – Ира наклонилась и положила ладонь подруге на руку. – Это всё язык мой поганый, вырвала б да бросила. Поцелуемся?

– Поцелуемся.

– С языком?

– Нет уж, лучше вырви да брось.

  Они поцеловались.

– Ты бы только видела его, какой он тогда стоял, у него взаправду всё на лице было написано. Он потом мне рассказал и про кондитерскую, и про шоколадные грибы, а я и так уже тогда все эти грибы у него на лбу видала. Вот он рассказывает: грибы, и я вспоминаю – точно, как раз грибы и были. Как на табло каком.

  Ира покачала головой:

– Мой про грибы бы ни за что. Мой, слава Богу, до грибов и не додумался бы. Как и до мухабора. Хотя табло у него, конечно, будь здоров, втрое шире, чем у твоего.

– А он рассказал, в тот же день, почти сразу рассказал. Ему стыдно было, и за то стыдно, что он растяпа такой несусветный, и за то, что он хотел что-то выдумать, чтобы растяпистость эту свою прикрыть. Ты понимаешь, он знает про себя всё, и что рассеянный, и смешной, и всякий, но он решил: пусть у меня не получается быть другим, но мужества быть таким, как есть, у меня хватит. Он считает, что врать бессмысленно, и строить из себя что-то бессмысленно, абсурдно, всё равно никто никому не поверит. Он говорит: ветер может мечтать стать огнём, но притвориться, что он – огонь, ветер всё равно не может. И так же у людей. Я не могу объяснить. Я чувствую.

– Ну а твои-то как отнеслись?

– Мать плохо. Отец никак. Но ты знаешь, у меня бабушка – мать и отец.

– А она хорошо?

  Лена подумала.

– Может быть, она считала, что я должна быть счастлива с не совсем таким человеком. С немножко другим. Немножко таким, а немножко другим. Но я счастлива, и она говорит, что мне видней.

– А ты счастлива?

– Да. ДА. Взаправду. Вот те крест. Чтоб я сдохла. Я сразу поняла, что буду счастлива, в тот же день, мне кажется, в ту же минуту. Во всяком случае, я помню минуту, когда поняла. Я сразу почувствовала, что это – МОЁ. Ты знаешь. Ты помнишь, когда ты почувствовала, что это – твоё?

– А как же! Как мой первый раз вставил, так сразу и почувствовала.

– Так, всё! Смерть!

– Стой, чашку поставлю, разобьёшь!

– Смерть тебе и чашке!

– Кресло! Кресло испортишь!

– В кресле этом тебя и похоронят!

  Счастливый и ничего не понимающий Костя стоял в дверях и кричал:

– Если вы решили драть взаимные волосья…

– Муж! Муж пришёл любимый! – вопила терзаемая Ира.

– Смерть и ад!

– Если вы решили драть…

– Всё, погибаю, но не сдаюсь! Последнее средство! – Ира набрала полную грудь воздуха. – Мухобор! Мухобор!

  Покраснев ещё самую малую чуточку, и без того алая Лена тут же очутилась сидящей в соседнем кресле, со смущением и надеждой глянула на Костю и мгновенно успокоилась. Ира тоже приняла вертикальное положение, картинно откинулась в кресле и томно произнесла:

– А мы тут, изволите ли видеть, друг дружке рожи чистим… Не желаете ли принять участие?..