Бастионы Дита

Старейшины, которым давно пора было расходиться по родным селениям, где без благословения нового Господа даже и сеять не собирались, решили теологический спор в долгий ящик не откладывать. Даже не покормив, нас выгнали на лобное место перед семиугольным каменным храмом, бесспорная величественность которого несколько умалялась тростниковой кровлей и следами погрома внутри. Иерархи отринутой веры числом под дюжину выглядели весьма неплохо, хотя и были закованы в цепи. Старейшины, самый пожилой из которых мог бы еще, наверное, и быка завалить, и молодку трахнуть, расселись вокруг нас прямо на земле. На противоположном конце площади мастеровые подновляли порядком обветшавший эшафот универсального назначения — и виселица на нем имелась, и плаха, и остро заточенные колья.

— К какой же вере мы их склонять будем? — едва ли не с отчаянием спросил меня Хавр. — В жизни ни во что другое, кроме силы и удачи, не верил. Дай волю Ирлеф, она такого наплетет про Изнанку, про ее исчадий да про свои Заветы, что нас сразу по суставам разберут. К тому же она и языка не знает. Придется тебе отбрехиваться. Уж ты-то о всяких чудесах не понаслышке знаешь. Вспомни что-нибудь или придумай. Главное, чтобы новый боженька этим увальням по душе пришелся.

— Знать бы хоть, за что они старому отставку дали, — пробормотал я.

Поскольку мы разговаривали по-урвакшски, Ирлеф ничего не понимала, а только с укоризной зыркала на нас своими чистыми голубыми глазищами.

В соответствии с местным этикетом диспут начал делегат от наших оппонентов — благообразный осанистый мужик с золотой булавкой в ноздре. Обращаясь не столько к нам, сколько к многочисленной аудитории земляков, он принялся нахваливать своего Бога, именуемого Важлаком, Бога милостивого и справедливого, врачующего, дарующего, приносящего успех и спасение от нужды, покровительствующего воинам, земледельцам и повивальным бабкам, некогда породившего из своих сновидений первую женщину-каплюжницу, а потом и оплодотворившего ее своим семенем, Бога-заступника и страстотерпца, ныне облыжно оболганного, невинно развенчанного и лишенного законных приношений.

— Ишь ты какую харю наел на этих приношениях, — негромко заметил Хавр. — Боженьке небось и малой толики не перепадало. — Не вмешиваясь в суть предстоящей заумной дискуссии, Хавр намеревался наглыми замечаниями вывести жреца из себя. С гневливыми легче спорить.

— Конечно, Важлак не всегда был справедлив к своим детям, — покосившись на Хавра, продолжал жрец. — Случались при нем и моры, и междоусобицы, и неурожаи, и военные поражения. Эти ошибки мы признаем. Хотя трудно что-то требовать от Бога, если зерно посеяно в самую засуху, как это было три года назад. Или разве виноват тот самый проклятый вами Важлак, что перепившееся пивом войско утонуло в болоте?

— Отвадить он был обязан войско от пива! — возразил кто-то из старейшин. — Или опохмелить вовремя! А еще лучше — на верную дорогу вывести! Сам-то он трезвый был! Мы ему в тот день специально ни одного ковша не поднесли!

— А вот и зря! — Жрец печально вздохнул, не то вспомнив о пиве, не то пожалев погубленное впустую войско. — Дорог не подарок, а внимание. Нельзя было в такой день Бога гневить.

— Да о том мы уже сто раз толковали! — Возмущенный старейшина даже поломал посох, на который опирался. — Вины на Важлаке как на собаке блох! Другие боги как боги, и люди у них как люди. А он каких-то дураков выродил. За что ни возьмемся, ничего путного не выходит. Начнем сеять — зерно или сгноим, или поморозим. Воевать пойдем — в ближайшем лесу заблудимся. Пиво сварим — обязательно потом передеремся.

— А это Бог на нас такое испытание напускает, — не растерялся жрец. — Проверяет. Если мы после всех невзгод веру в него не утратим, хор-р-рошая жизнь настанет.

— Ага, — подтвердил Хавр шепотом. — На пути войска все болота пересохнут, а зерно само в борозды сигать будет. Ох, здоров ты врать, дядя.

— Скажи-ка, — раздалось с площади. — А почему твой Бог чужих баб не позволяет любить? Почему свиней запретил держать? Где это видано, чтобы пиво только раз в месяц варили?

— Если ты к чужой бабе уйдешь, кто твоих детишек прокормит? — вполне резонно заметил жрец. — А свиней вы уже держали. Забыли разве? Все селения в навозе утонули, а потом мор начался. Полстраны выкосил. За свиньями ведь убирать надо, а вы то спите, то пьете, то воюете. А насчет пива мы всем миром решали. Или пиво пить, или дела делать.

— Какие без пива дела могут быть! — заорали старейшины. — Умолкни! Не возмущай народ! Кол тебе в глотку! Нет, лучше в задницу! Важлака ему в задницу, Важлака! Прочь! Дай лучше другому слово сказать!

— Каюсь, каюсь! — Жрец затрясся от страха. — Признаю все ошибки. Было, что уж теперь поделаешь! Виноваты! И насчет баб, и насчет свиней, и насчет пива! Но ведь это отец ваш ошибался! Родная душа! Весь он был перед вами как на ладони! И заслуги его ясны, и ошибки. А чужой Бог такого может наворочать, потом даже внуки наши не разберутся! С кого тогда спрашивать? Кого винить будем? Нет, земляки, пока не поздно, возвращайте Важлака в храм.