Багурин добежал до проема. Подал вперед правое плечо – вписаться боком… и нарвался. Три выстрела грянули из темноты, отшвырнув Багурина обратно на галерею. Не жиденькие «макаровы» охраны. И не глуховатые «тэтэшки» группы возмездия. Посерьезнее оружие, помощнее. Бронежилет не спас, пули прошили его, как прошили бы хилую фанеру. Багурин отлетел к лестнице, где и упал, гулко ударившись головой.
Ситуация – полная задница. Хорошо, пусть грянет бой! Туманов достал гранату. Разжал усики, выдрал чеку и, присев на корточки, послал кусок железа в черный проем. Катись, колечко… А сам отошел, лег на пол и зажал уши.
Ударило эффектно. Вырвавшись из проема, взрывная волна облетела фойе, отдалась под крышей и схлынула. Туманов подобрал фонарик и бросился на штурм, как учили – пока не осела пыль и враг не оклемался.
Финиш. Некого брать. Изголовье шикарной кровати, ставшее эпицентром взрыва, являло унылое зрелище. Много требухи и искуроченных пружин. Красивая спальня превратилась в какую-то уродливую свинарню с грудами битой мебели. Полегли двое. Женщину в кружевной ночнушке исполосовало осколками, а в довершение придавило массивной люстрой. Мужчине – седоватому и благородному – распороло живот. У входа в спальню остался лежать одинокий тапок и увесистая «сорокапятка» барабанного типа (эх, убойная ты сила пистолета «Магнум»…)
Кончено. На выход… Вот они – другие усопшие лица. На галерее два увальня – охранники. На лестнице – Багурин, пробитый аж в трех местах. У подножия Суховей. Охранник с перепуга всадил ему в шею, чем вызвал смерть мучительную и обильно кровавую…
На улице еще трое. Кто где.
Впервые за много лет он задыхался от бега. Мчался по траве, хватая ртом ночной холод, и чувствовал, что крепко сдает. Вбежал в лесок и понял – дальше бежать нельзя. В голове рвались фугасы, тошнота терзала, трясла, требовала выхода. Вот он, не за горами – русский феномен: повальная смертность мужчин до пятидесяти от высокого кровяного давления. Им есть от чего умирать… Он прислонился к дереву и наклонил голову к земле, словно прося у нее прощения за свои «подвиги». Вонючая жижа, отравленная желчью, полилась из него сплошной массой…
Минуты через две, кряхтя и невыносимо страдая, он взобрался за руль. В районе коттеджа уже сновали люди, мерцали огни фонарей. Раздавались какие-то крики, призывы к тишине и спокойствию. Он завел мотор. Рывками выдернул микроавтобус на шоссе и погнал на юго-восток, к Кунцево. Отъехав километра полтора, остановился, впал в вялый аутотренинг. Задание выполнили на «отлично». За два с половиной часа уничтожено четырнадцать человек (не считая двух членов группы). Из них по существу – только четверо. Мережков Вадим Андреевич, неприметный чиновник в аппарате ЦК НПФ. Филарин Алексей Васильевич, пенсионер, завкафедрой Европы и Азии в институте международных отношений. Курилов Виталий Евгеньевич, гений в области экономики и генеральный директор концерна «Муромец». Казанский Петр Максимович, фигура из зело зловещих. Хотя для большинства его знающих – весельчак. Последнее место работы – замруководителя охраны президента России…
Четверо. Цвет и мозг всесильного Ордена. Те, кто долгие годы стоял в тени и тянул за ниточки.
Было 3.50 ночи, когда он вышел на связь, воспользовавшись автоматом на углу Веерной и Нежинской улиц. Разговор могли перехватить, но это уже никого не касалось. Контактный телефон располагался в квартире, снятой на одну ночь, и был рассчитан на один разговор.
– Это Сибиряк, – сказал он. – Задание выполнено.
– У вас нехороший голос, – сказали в ответ.
– Я неважно себя чувствую… Задание выполнено, – повторил он.
– Все четверо? – чуть помедлив, поинтересовались на том конце.
– Все четверо. Москвич и Курганец… выбыли из игры.
Собеседник помолчал.
– Как с качеством? Проверено?
– Качество прилагается.
– Ты молодец, Сибиряк, – голос на том краю дрогнул и потеплел. Расслабился. – Ты умница, сынок… Ты не представляешь, какое важное дело ты сегодня провернул…
Доброе слово и скотине в радость. Но Туманов нетерпеливо прервал:
– Я догадываюсь. Скажите, что делать? Я жду указаний.
– Где ты находишься?
– Угол Веерной и Нежинской.
– Машина при тебе?
– Да.
– Отлично, сынок. Садись в нее и дуй к Нагатинской набережной. У тебя на приборной панели есть чувствительный радиоприемник. Настрой его на волну сто семь и семь, тебя запеленгуют по ней и найдут. Не обращай внимания на пустой эфир. Встань где-нибудь у Южного речного вокзала, с краю, к тебе подойдут. Повторять не надо?
– Дальше?
– Война не кончена, сынок, – голос обрел твердость и ненужную в четыре часа ночи назидательность. – Война только начинается, поверь мне, и все, что ты можешь себе позволить, – это триста минут сна. Не ты один, мы все сегодня уработались.
– Я понял…