Башня вавилонская

Если никто из присутствующих не захочет сделать нам пакость в ближайшие пять минут, думает Джастина, придется срочно запускать свои заготовки в зале. А это риск — заметят, поймут. Так что, Господи, пожалуйста, пусть кого-нибудь немедленно укусит муха. Что угодно. Ложное обвинение, компромат, любую глупость или нелепость — только не уползать отсюда в положении официально признанной бедной деточки, которую трудное детство заставляет говорить гадости. Нас собьют на подлете и никакие меры безопасности не помогут. Мы заявились на лидеров континента, а не на этот… пшик.

А Одуванчик, кажется, почти счастлив. Вот сейчас он стряхнет с холки мелких нападающих, и все кончится. Госпожа Фрезингер ему пока не по зубам, он ее просто не воспринимает, ни стиль, ни логику — вот и думает, что худшее позади. Бестолочь. За пять вопросов провалить решительно все, что наработано до того. Его ведь не собирались топить, от него хотели услышать, что у него за граната в рукаве, как у него Моран связан с концом света. Увидели, что там пусто и остановились. Не со зла, не чтобы раздавить — а просто потому, что тут полная несовместимость уровней и понятий.

— У меня есть вопрос к господину Лиму, — поднимается из третьего ряда долговязая фигура. Черный костюм, черное лицо, посредине белый воротничок. Боже, спасибо, это то, что нужно — и благослови, пожалуйста, мстительных отвергнутых поклонников. — Сообщите, пожалуйста, какие отношения связывают вас с господином Сфорца и его супругой, а также с господином председателем Антикризисного комитета?

— С господином председателем Антикризисного комитета мы несколько раз играли в настольные игры. Очень рекомендую. Госпожа ФицДжеральд при первой встрече подбила мне глаз, господин Сфорца ей не помогал — не было необходимости. У нас тесные отношения, и вам в них нет места.

Аудитория сдержанно хихикает. Фрезингер поправляет очки и разглядывает Одуванчика поверх очков, словно он у нее на глазах превратился в кенгуру. Ожил, развеселился, принялся хулиганить в известном всем стиле.

Ой и трижды ой. Сейчас и председатель, и еще две трети зала решат, что граната у Одуванчика в рукаве и была, и есть — просто она осколочная и он ее ради пустяков тратить не стал. И досочинят, что для него не проблема сделать перед Советом реверанс с извинениями, а, стало быть, позиции его непоколебимы.

Томас садится. «Сконфуженно присел», что называется — и пусть кто-нибудь скажет, что не бывает.

— И как давно вы состоите в тесных отношениях с оккупационной администрацией?

— Да с самого начала. Согласитесь, «сидеть в печенках» — это отношения тесней некуда.

— У меня вопрос к госпоже Сфорца, или вы предпочитаете… — Джастина отмахивается. Одуванчик внес свою лепту в привычную террановско-европейскую путаницу с фамилиями. — Как вы, в качестве полномочного представителя Совета, оцениваете позицию господина Лима по отношению к оккупационной администрации?

— Это не входит в мои обязанности. И, как я помню, ни Совет, ни оккупационная администрация не запрещают иметь о себе мнение, отличное от восторженного. — Вот вам. — Деятельность господина Лима как депутата и члена правительства, является совершенно законной. Его симпатии и антипатии, в том числе политические — его личное дело и неотъемлемое право. У меня, как у представителя Совета во Флоресте, нет претензий к господину Лиму.

— Я это вам в следующий раз напомню, сеньора… — нахально и жалобно добавляет Деметрио, улыбаясь в зал.

Интересно, как скоро аудитория вычислит, что в его случае сила противодействия равна удвоенной силе действия, и чем сильнее пинаешь бедного герильеро, тем выше он взлетает? Уже должны понять. Уже должны начать топить всерьез.

— Господин Лим, если вы так серьезно относитесь к словам, могу я поинтересоваться, что вы здесь делаете — и как совместить ваши речи с… как нам только что объяснили, законным характером вашей деятельности?

Одуванчик наклоняет голову чуть наискось — и действительно становится похож на гибрид орла и кукушки… припечатал же Максим, не отмоешься.

— Когда вы ввели к нам войска, обвалили остатки страны и лишили нас шанса решить свои проблемы самим — это называлось «оккупацией». Когда государство-представитель МСУ сейчас восстанавливает и помогает нам восстанавливать экономику и общество — это тоже называется «оккупацией». Для вас это одно слово. Для меня — два разных.

Так, кажется, обошлось. Может быть, мы доползем до перерыва — и уж там-то я оторву мерзавцу голову. За невнимательность, за пропущенные веревки и ловушки, за то, что его предупреждали. За все.