Башня вавилонская

— Это входит в определение. Именно потому здесь сидите именно вы, а не кто-то из тех бездарных авантюристов. Все, что вы делаете, всегда застраховано в три слоя. Это прекрасное качество, но не пытайтесь меня переделать на свой лад.

А то он будет сопротивляться. «Я жив — значит, я прав». Испытание свойств себя, непрестанное и безжалостное. Особенно безжалостное к невольным соучастникам этой его пляски на канате.

— Избави меня Боже. Синьор Антонио. Я сейчас смотрю на четырех человек, которым вы, в каком-то смысле, были товарищем. На то, что с ними стало. На тех детей, которых они растили. И думаю о том, кому еще будет позволено дойти до края, потому что вы не сочли нужным предотвращать преступление, видите ли, проистекшее из собственных решений человека. Я не имею права вам приказывать — вы подчиняетесь не мне, и я не могу вам приказывать — вы нарушите приказ, который сочтете неверным. Я предлагаю вам подумать.

— Я подумаю, — искренне обещает Антонио. — Скажите, а что бы вы сделали на моем месте?

Это он не оправдывается и не спорит, а собирает другие точки зрения: такие, которых не может обеспечить сам себе.

— Когда?

— Когда вам бы показалось правильным.

— Как минимум, поддерживал бы связь. Чтобы все знали, что происходит. И чтобы принятые решения на самом деле были результатом выбора, а не слепым шараханьем на звук в темноте. На минном поле.

— Интересно, — трет переносицу да Монтефельтро. — В сущности, вы говорите, что я должен был предать Морана. Выдать остальным его маленький секрет воздействия на Шварца, например. Но у вас это звучит как нечто правильное. Интересный этический момент…

— Интересный… но начни вы еще раньше, возможно, вам не пришлось бы предавать никого. Как вы понимаете, я это и себе говорю довольно часто.

— Вот это вы совершенно напрасно. Ничего общего. — Антонио негодующе отмахивается, как будто некоторые вещи можно просто отменить по мановению руки. — Если бы Моран затеял мятеж, его можно и нужно было бы убить. А он… а он просто разлагался заживо, и все, — неожиданно грустно заключает бедное головоногое. — И так ничего и не понял.

* * *

— Хорошо, — говорит крючконосый человек за отдельным столиком. — Хорошо. Я уже сказал, что если я ошибся, я с удовольствием принесу извинения Мировому Совету Управления в целом и всем его делегатам по отдельности. Могу сделать это прямо сейчас. Вам не годится? Вы хотите знать, чем я руководствовался? Отлично. — Он совершенно неподвижен, Одуванчик. Кажется, что шевелятся только мышцы, отвечающие за речь. — Говорят ли вам что-либо вот эти имена: Сабина Рихтер, Джонас Ин, Альдо Дзанни? Автокатастрофа, сердечный приступ, несчастный случай на горном курорте?

Лим слегка шевелит манипулятором. Теперь подборку могут видеть все, кто в зале.

— Все трое — сотрудники Комитета внутренней безопасности МСУ. Все трое в разное время стали объектами внутреннего же расследования по подозрению в утечке. Расследование не дало однозначного результата.

Черт побери, думает Джастина, у нас нет этих данных, у меня нет этих данных.

Совет тщательно избегает всех мыслимых обвинений в пристрастности. Его интересы на заседании представляет дежурный член Конфликтной комиссии. Йоко Фрезингер, лучшее — или худшее, смотря на чей взгляд, — сочетание черт двух, несомненно, великих народов. Франконское виртуозное крючкотворство, ниппонское коварство и удвоенный педантизм. Одуванчику нужно было свериться с расписанием дежурств в Конфликтной комиссии, прежде чем начинать свою авантюру.

— Господин Лим, уточните, пожалуйста, владели ли вы этими данными, обращаясь к прессе?

— Госпожа Фрезингер, именно этими не владел.

Впрочем, он, кажется, сверился. Сволочь, герильеро поганый. С другой стороны, это тавтология.

Он не сказал «я высказался и тут ко мне набежали те, кто давно хотел отстреляться по той же мишени, набежали и принесли все, что у них лежало в защечных мешках, мне осталось только отделять зерна от плевел». Не сказал. Но все поймут.

— Благодарю. На основании каких именно проверенных и прочих данных вы составили свое первое обращение к прессе, а конкретно к Пятому каналу телевидения оккупированной территории Флореста?

— Я прошу занести в протокол, что я, как законно избранный депутат законно избранного парламента республики Флореста, никакой оккупации моей страны никакими внешними силами не признаю, — Одуванчик слегка наклонил голову. — В случае попыток любой внешней силы превратить этот термин в нечто более серьезное, нежели юридическая условность, я также намерен противостоять этим попыткам с оружием в руках. Точка. Зафиксировано? Спасибо большое, мы можем больше не возвращаться к этому вопросу. Госпожа Фрезингер, я составил это мнение на основании всего моего предыдущего опыта. Признаюсь, это была достаточно узкая выборка — но уж какую выдали.