Башня вавилонская

Мистер Грин улыбается. Не обратили. Беспокоить председателя МСУ из-за такой мелочи как покушение — неудачное покушение — на мелкого политика мелкой же концессионной территории, даже если эта территория — та самая Флореста? Кто же удивится отсутствию? Не рискнули. Или согласия не получили. Вот теперь удивляются.

— Поскольку я была первой, кто связался с канцелярией МСУ, и, как они выразились «во избежание утери корреспонденции», меня просили передать господину Лиму, что его официально вызывают в Лион. Для дачи объяснений по поводу его заявления. И выдвинутых в нем обвинений. Официальный документ соответствующего содержания уже направлен в министерство. — так, наверное, улыбаются бегемоты, наступив на голову особо надоедливому туристу. — Вы бы, наверное, уже получили его, Деметрио, если бы вас не задержали по дороге.

Деметрио возводит глаза к потолку студии с видом утомленного Сфорца.

— Пресвятая Дева Мария, — страдальчески, и даже без кокетства стонет он. — У меня же дел по горло. Год же кончается. Ладно, съезжу, уговорили.

«Занавес!», думает мистер Грин — и на экране действительно появляется заставка.

* * *

К вечеру, к раннему и медлительному северному закату Анаит стало казаться, что информационная блокада — наиболее разумное решение полковника Морана за этот день. Ей вполне хватало информации… у нее в избытке было информации — доносов, жалоб, сплетен, угроз, предложений, намеков и живых картин. Слухи и сплетни, словно эхо, носились между стенами, многократно умножались, пересекались, дробились и перемешивались. Предложения, угрозы и доносы меняли масштаб. Снаружи их, может быть, развеяло бы ветром — а тут они шелестели, страшные и ужасные бумажные тигры. Чувство защищенности, окруженности уютомпостепенно сменялось чувством окруженности, едва ли не клаустрофобией.

В принципе, в славной обители не происходило чего-то экстраординарного. Дрязги, свары, величайшие драмы и грандиозные конфликты в стакане происходили в любом учебном заведении, да что там — в любом большом коллективе без них не обходилось. Здесь только чуть другой масштаб, чуть другой привкус.

Снаружи тем временем кого-то убивали, на кого-то покушались, все высказывались — пожалуй, телевизор или новостная лента уже были бы лишними; или новости, или инспекция — но ее никто не отзывал. Забыли или не видели повода?

Зная Джона, скорее, не видели повода. Джона с его логикой, с его чутьем, с его как всегда многосложными целями хотелось привести сюда и познакомить со здешним бульоном, которому только молнии с небес не хватало для зарождения жизни. Познакомить и спросить: и вот это ты собирался реформировать? Этих людей и их связи между собой? У нас же был здесь наблюдатель, даже два наблюдателя — как вышло, что мы ничего не знали?

Может быть, подумала она следом, эти наблюдатели были из тех, которых больше нет. Наверняка. Еще здесь активно присутствовал да Монтефельтро, из оценок которого нужно извлекать квадратный корень, а потом брать от результата синус; он не сообщал, не считал нужным — хотя и ему, в конце концов, надоело. Есть ли у господина да Монтефельтро понятия о лояльности к кому-либо, и если есть, и если Моран под них подпадал, то что он должен был сделать, чтобы выпасть? Или нет, и Моран — вместе с университетом — служил полигоном для отработки очередных теорий на практике?

Методики, как и ожидалось, сертифицированы и апробированы Комитетом, в котором работала сама Анаит. Только пакеты и совокупности никто не тестировал, а тут, похоже, как в осточертевшей рекламе леденцов от кашля «Вся сила в сочетании!». Только не травок с корешками, а способов формирования… чего? Образа мысли?

Она только сейчас поняла, насколько неподготовленной приехала в филиал. Чистый лист. Непредвзятость, насколько это возможно с жалобой на руках и после личного знакомства с потерпевшим, конечно… но в очень, очень большой степени. Огромной просто. Вот это точно почерк Джона.

Шаги, звонок.

— Не заперто!

И что ж они не входят, не вампиры же, можно и без приглашения. А жаловаться, что пьют кровь, инспектору не с руки.

За дверью — вчерашняя пара. Здравствуйте, Петр и Тася, вернее Бутрос и Таиси. Александрийцы, христиане, копты, то есть, в переводе с греческого, просто «египтяне». Это если глубоко не копать. А если копать, то из коптской общины в Мали. И из коптской общины в Тимбукту. Первая стипендия у обоих — после начальной школы. Шаг за шагом по всем ступенькам. С самого что ни на есть дна. Африканского дна.

Анаит опускается на диван первой:

— Вы пришли не рассказывать, вы пришли просить. О чем?

— Мы хотели бы сказать, что вчера несколько погорячились. — Мальчик.

— И были слишком резки в оценках. — Девочка.

Впрочем, тут дифференциация не нужна, вежливые хорошо поставленные голоса сливаются в единый речитатив «мы». Устойчивая пара с первого курса. Пробовали разогнать, скорее для проверки — не преуспели.

— Мы сразу хотим сказать, что мы не хотели бы, чтобы нас привлекали как свидетелей.

— Но дело в другом.

— Нельзя ли, чтобы все происходящее как-то прошло мимо? — это ирония.