Башня шутов

— Истинная правда! А следующий папа, у Малахия «Кормчий с черного моста», это Григорий Седьмой, Анджело Корраро, венецианец. А «Бич солнечный»? Не кто иной, как критский Петр Филаргон, Александр Пятый, у которого солнце в гербе. А поименованный в пророчестве Малахиевом «Олень Сирений»…

— И тогда хромой выскочил, как олень, и язык немых радостно воскликнет. Ибо взольются потоки вод…

— Окстись, Исайя! Ведь олень это…

— Это кто же? — фыркнул Шарлей. — Знаю, знаю, что вы втиснете сюда, как ногу в тесный башмак, Балтазара де Косса, Иоанна Двадцать Третьего. Но это ведь не папа, а антипапа, никак не сочетающийся с перечнем. Кроме того, скорее всего ни с оленем, ни с сиреной не имеющий ничего общего. Иначе говоря, здесь Малахия наплел. Как и во многих других местах своего знаменитого пророчества.

— Злую, ох злую волю проявляете, господин Шарлей! — взъерепенился Фома Альфа. — Придираетесь. Не так следует к пророчествам подходить! В них надобно видеть то, что абсолютно истинно, и именно это считать доказательством истинности целого! А то, что у вас, как вы полагаете, не сходится, нельзя называть фальшью, а скромно признать, что, будучи малым смертным, вы не поняли слова Божиего, ибо не было оно однозначным. Но время правду докажет.

— Хоть сколь угодно времени истечет, ничто лжи в истину не превратит.

— Вот в этом, — вклинился с усмешкой Урбан Горн, — ты не прав, Шарлей. Недооцениваешь, ох недооцениваешь ты силу времени.

— Все вы профаны, — провозгласил со своей подстилки прислушивавшийся к разговору Циркулос. — Неучи! Все. Право, слушаю я и слышу: stultus stulta loquitur[434].

Фома Альфа указал на него головой и многозначительно постучал себя по лбу. Горн хмыкнул. Шарлей махнул рукой.

Крыса посматривала на происходящее мудрыми черными глазками. Рейневан посматривал на крысу. Коппирниг посматривал на Рейневана.

— А что, — неожиданно спросил именно Коппирниг, — вы скажете о будущем папства, господин Фома? Что об этом говорит Малахия? Кто будет следующим папой после Святого Отца Мартина?

— Надо думать, Олень Сирений, — усмехнулся Шарлей.

— И тогда хромой выскочит, как олень…

— Замолкни, псих. Я же сказал! А вам, господин Миколай, я отвечу так: это будет каталонец. После теперешнего Святого Отца Мартина, названного «Колонной златой пелены», Малахия упоминает о Барселоне.

— О «схизме Барселонской», — уточнил Бонавентура, успокаивая всхлипывающего Исайю. — А из этого следует, что речь идет об Идзиго Муньозе, очередном после де Луны, схизматике, именуемом Клементием Восьмым. Здесь нет никакого предсказания о Мартине Пятом.

— Ах, серьезно? — преувеличенно искренне удивился Шарлей. — Надо же! Какое облегчение.

— Если учитывать только римских пап, — резюмировал Фома Альфа, — то дальше у Малахии идет «Небесная волчица».

— Так и знал, что в конце концов до этого дойдет. Guria romana[435] всегда славилась волчьими законами и обычаями, но чтобы, смилостивься над нами Господь, волчица уселась на Престоле Петровом?

— И к тому же самка, — съехидничал Шарлей. — Опять? Мало было одной Иоанны? А ведь говорили, что там будут тщательно проверять, у всех ли кандидатов есть яйца.

— Отказались от проверок, — подмигнул ему Горн. — Слишком многих приходилось отсеивать.

— Неуместные шуточки, — нахмурился Фома Альфа, — к тому же еретичеством попахивают…

— Постоянно, — угрюмо добавил Инститор, — кощунствуете. Как с той вашей крысой.

— Довольно, довольно, — жестом успокоил его Коппирниг. — Вернемся к Малахии. Так кто будет очередным папой?

— Я проверял и знаю, — Фома Альфа гордо осмотрелся, — что принимать во внимание можно лишь одного из кардиналов. Габриеля Кондульмера, бывшего сиенского епископа. А у Сиены в гербе, учтите, волчица. Этого Кондульмера, попомните мои и Малахии слова, изберет конклав после папы Мартина, дай ему Боже как можно более долгий понтификат.

— Что-то не верится, — покрутил головой Горн. — Есть более верные кандидаты, такие, о которых знают, которые делают блестящую карьеру. Альберт Бранда Кастильоне и Джордано Орсини, оба члены коллегии. Или Ян Сервантес, кардинал у Святого Петра в Оковах. Или хотя бы Бартоломео Капри, архиепископ Милана…

— Папский камерлинг[436] Ян Паломар, — добавил Шарлей. — Эгидий Чарлиер, декан в Камбрэ, кардинал Хуан де Торквемада, Ян Стойковиц из Рагузы, наконец. Мне думается, у Кондульмера, о котором, если быть честным, я вообще не слышал, очень малые шансы.

— Малахиево пророчество, — пресек дискуссию Фома Альфа, — непогрешимо.

— Чего нельзя сказать о его интерпретаторах, — возразил Шарлей.

Крыса обнюхивала миску Шарлея. Рейневан с трудом приподнялся, оперся спиной о стену.

— Эх, господа, господа, — проговорил он, отирая пот со лба и сдерживая кашель. — Сидите в Башне, в темном заточении. Неизвестно, что будет завтра. Может, поволокут нас на муки и смерть? А вы спорите о папе, который взойдет на престол только через шесть лет…

— А откуда вы знаете, — захлебнулся слюной Фома Альфа, — что через шесть?

— Не знаю. Так у меня как-то вырвалось.