Башня рассвета

Несарина отскребала полы от окаменевшего помета, учила молодых воинов премудростям стрельбы, и эти занятия помогали ей гасить внутреннее беспокойство. Она уже с трудом вызывала в памяти картины своей рафтхольской жизни. Недолгое время командования королевской гвардией, когда она отдавала караульным приказы, а те внимательно слушали ее, а затем расходились по местам. Мраморные полы, разодетые придворные… Еще тяжелее вспоминалось время службы в городской страже: казармы, переполненная командирская комната, куда она приходила за очередным распоряжением. И потом – оживленный перекресток, томительные часы дежурства. Вокруг прогуливались, что-то покупали, ели и ругались между собой горожане.

Другой мир. Другая жизнь.

Здесь, в сердце гор, дыша холодным свежим воздухом, сидя у очага и слушая рассказы Хулуны о руккинах и конниках, повествования о первом хагане и его прекрасной жене (Борту назвали в ее честь), Несарине было трудно вспомнить ту, прежнюю жизнь.

Она не хотела туда возвращаться.

Однажды вечером Несарина решилась на поступок, удививший даже ее.

Она сидела у очага, расчесывая волосы, – Борта все-таки научила ее ухаживать за ними. Хулуна точила кинжал, готовясь к своим делам, и одновременно говорила с теми, кто ее окружал: Сартаком, Бортой, прихрамывающим Фалканом, с лица которого еще не сошел землистый оттенок, а также еще с шестерыми младшими родственниками обоего пола.

– Может, для разнообразия послушаем какую-нибудь адарланскую историю? – вдруг спросила Хулуна.

Лица собравшихся, золотистые и бронзовые от пламени очага, повернулись к Несарине и Фалкану.

Оборотень поморщился:

– Мои истории покажутся вам скучноватыми. – Он задумался. – Было у меня одно интересное путешествие в Красную пустыню, но… – Он кивнул в сторону Несарины. – Я бы не прочь вначале услышать твои истории, капитан.

Несарина едва не заерзала, ощущая на себе взгляды двух десятков глаз.

– Рассказы, на которых я выросла, были в основном про вас и про эти земли, – призналась она.

Собравшиеся дружно заулыбались. Сартак ей подмигнула. Несарина вобрала голову в плечи. Щеки у нее пылали.

– Тогда расскажи нам о фэйцах, – предложила Борта. – Про того фэйского принца.

– Фэйских историй я не знаю. – Несарина покачала головой. – Да и принца видела лишь мельком.

Борта нахмурилась, как обиженный ребенок.

– Но я могу вам спеть, – добавила Несарина.

Все затихли. Хулуна отложила точильный камень.

– Песня тоже подойдет, – сказала мать-по-очагу. – А то моим деткам рукка на ухо наступила.

Борта выпучила глаза. Сартак виновато склонил голову и криво ухмыльнулся.

Несарина улыбалась, хотя от собственного дерзкого предложения у нее колотилось сердце. Она никогда не пела для других, но это не было выступлением для слушателей. Она делилась сокровенным. Прежде чем начать, Несарина долго вслушивалась в шепот ветра, доносящийся из входа в пещеру. Собравшиеся терпеливо ждали.

– Я спою вам адарланскую песню, – наконец объявила Несарина. – Ее поют на холмистых просторах к северу от Рафтхола. Там родилась моя мать.

В груди Несарины вспыхнула давняя знакомая боль.

– Мама часто пела мне эту песню, пока была жива.

В стальных глазах Хулуны мелькнуло сочувствие. Однако Несарина смотрела не на нее, а на Борту. Лицо внучки Хулуны стало на удивление нежным и грустным. Казалось, она впервые видит Несарину.

Несарина едва заметно кивнула Борте. «Мы обе несем этот груз». Борта ответила легкой улыбкой.

Несарина вновь прислушалась к шепоту ветра. Она мысленно перенеслась в свою уютную комнатку рафтхольского дома. Ощутила шелковистые материнские руки, гладящие ее по лицу и волосам. Несарина была ребенком двух континентов, но ее так завораживали рассказы отца о его далекой родине, о рукках и конниках, что она редко просила рассказать про Адарлан.

Материнская песня, по сути, тоже была адарланским повествованием. Одним из немногих, известных Несарине, и самым любимым. То была песня про Адарлан, знававший лучшие дни. Несарине хотелось рассказать руккинам, что королевство, где она родилась, не всегда было жестоким и захватническим. Пусть почувствуют отблеск прежнего Адарлана – и, возможно, будущего.

Несарина откашлялась, набрала воздуха и запела.

Потрескивание огня служило ей единственным сопровождением. Голос Несарины наполнял весь Альтунский зал, обходя старинные колонны и отражаясь от каменных стен.

Ей казалось, что Сартак замер. Лицо принца утратило обычную жесткость или насмешливость.

Несарина сосредоточилась на словах старой песни. Зимы в далеком краю. Капли крови на снегу. Песня о матерях и дочерях, об их любви и заботе. О сражениях, на которые толкала их жизнь.

Ее голос вздымался ввысь и стремительно падал, напоминая смелую грациозную руку. Несарине почудилось… нет, наверное, так оно и было: даже ветер прекратил завывать, слушая ее пение.

Песня закончилась высокой золотистой нотой, похожей на луч весеннего солнца над стылой землей. Потом вернулась тишина и потрескивание огня.