Башня птиц. Авторский сборник

По легкому шуму в голове он понял, что воскрес, что снова, в который раз, к нему вернулась жизнь в одном из своих неисчерпаемых обличий — в виде человека. Он не знал, что увидит в зеркале, не знал, каким будет его новый облик, но привычно положился на волю своего тела, которое было для него и богом–творцом, и домом, и границей мира. Он не открывал глаз, постепенно накапливая силы, ощущая, как крепнут мышцы, легко и свободно дышит грудь и запах пыли щекочет ноздри. Он не торопился встать, по опыту зная, что в первые минуты может закружиться голова и новорожденное тело не удержится и покачнется. Он просто лежал и думал. Восстанавливал память единственное, что было по–настоящему бессмертно в нем, вспоминал слова, образы, порой такие далекие, что уже не верилось в их реальность, и эта память не утомляла его, не приносила ему чувства разочарования, ибо только предвидение близкой смерти гасит в человеке краски мира, а он был бессмертен. По ассоциации он припоминал минуты оживления, пережитые им на берегу Тигра, в зарослях бамбука, в монгольской степи, в квартирах Европы. И эти воспоминания соединяли в нем разрозненное в период смерти ощущение единства своей многоликой жизни.

(…по спирали. Я помню Спарту и хорошо знаю ее законы, но не в моих силах было облегчить участь спартанских мальчиков. Они росли волчатами, готовыми загрызть друг друга из–за куска хлеба. Они были вечно голодны, ходили босиком, а воровство среди них почиталось законом государства как добродетель. Из них сознательно вышибали все доброе и мудрое, что заложено в человеке, чтобы воспитать из них идеальных солдат. Я участвовал в первом крестовом походе и с герцогом Готфридом Бульонским дошел до Иерусалима. Я видел пожар над городом, видел горы трупов и пьяные от крови лица рыцарей. Я был в монгольском войске еще при Чингисхане и видел то же самое — то, что позднее назвали фашизмом. Если бы я умел видеть сны, то они были бы полны трупами, разъятыми на части мечами, исколотыми копьями, утыканными стрелами, опаленными огнем, растерзанными пулями и осколками. Каждое новое поколение на земле забывает о том грузе убитых, замученных, преданных, сожженных, распятых и повешенных и начинает все сначала. И в этом великая сила жизни и великая слабость ее, потому что забвение не только спасает от душевных мук, но и уничтожает накопленную веками мудрость…)

Через положенное время он поднял руку, с закрытыми глазами поднес ее к лицу и провел сверху вниз. Это был первый жест знакомства с телом. Но ощущения, полученные при этом, оказались не похожи на все предыдущие. Он еще раз провел рукой по лицу, соскользнул к шее, животу, ногам. Потом обеими руками, поспешно, легко, как слепой, ощупал свое тело и только тогда решился открыть глаза. Он увидел ярко освещенный потолок, поднес руку к лицу и тотчас отдернул ее, закрыл глаза, перевел дыхание. За всю его жизнь такого не было ни разу. Рука была нечеловеческой.

Тогда он встал, и даже сам процесс перемещения в пространстве был новым и не похожим на все испытанное ранее. Во всяком случае, ноги было две, хотя лучше было бы назвать их как–нибудь по–новому, но слов не было, чтобы придумать названия для новых рук, новой головы и нового тела. Покачиваясь, он подошел к зеркалу. Отражение не походило ни на одного человека. Оно вообще не было человеческим. И это пугало. Он медленно осмотрел свое обнаженное тело, повертываясь то в фас, то в профиль, ощупывая его длинными пальцами, и так и не смог вспомнить, когда и где он видел такое тело. Сам он никогда не воплощался в нем.

(…да, я помню, как поступали с уродами на земле. И физическими, и духовными. Я помню XVI век в Европе — «зарю современного разума». Всех этих продавцов мандрагоры, пожирателей пауков, ловцов зайцев, плакальщиков, крысоловов, людей, останавливающих пули и неуязвимых для ножа. Пули прошивали их насквозь, а нож убивал так же, как и любого смертного. Я хорошо помню чад костров, на которых сжигали тысячи еретиков и колдунов, и до сих пор помню наизусть «Молот ведьм». Но я не забыл и другое — Колумба и Магеллана, Микеланджело и Рафаэля. Эразма Роттердамского и Леонардо да Винчи и многих–многих других, кто и в самом деле пробовал зарю в ночном небе, подобно легендарному Ворону эскимосских мифов…)