Башня Ласточки

— Сказал бы я, куда бы твоего барона засунул, да, понимаешь, толпа сбирается, а в ней женщины и дети. Поэтому скажу только, что через десять дней я в Клармон явлюсь. Кто хочет свои права качать, мстить за неуважение или Фальку у меня отобрать, пусть в Клармон едет.

— Я туда приеду.

— Буду ждать. А теперь — выпердывайтесь отседова.

***

— Они его боялись. Жутко боялись. Я чуяла, как от них страхом разит.

Кэльпи громко заржала, дернула головой.

— Четверо их было, вооруженных до зубов. А он один, в штопаных-перештопаных кальсонах и обтрепанной рубахе с короткими рукавами. Он был бы смешон… Если б не был страшен.

Высогота молчал, щуря слезящиеся от ветра глаза. Они стояли на бугорке, возвышающемся над болотами Переплюта, неподалеку от того места, где две недели назад старик нашел Цири. Ветер клал камыши, морщил воду на разливах реки.

— У одного из четырех, — продолжала Цири, позволив кобыле войти в воду и пить, — был небольшой самострел при седле, у него рука к тому самострелу потянулась. Я чуть не слышала его мысли, чувствовала его ужас: «Успею ли напасть? Выстрелить? А что будет, если промажу?» Бонарт тоже видел этот самострел и эту руку, тоже слышал его мысли, я уверена. И уверена, что тот конник не успел бы натянуть самострела.

Кэльпи подняла морду, зафыркала, зазвонила колечками мундштука.

— Я все лучше понимала, в чьи руки попала. Однако по-прежнему не догадывалась о его мотивах. Я слышала их разговор, помнила, что раньше говорил Хотспорн. Барон Касадей хотел заполучить меня живой, и Бонарт ему это обещал. А потом раздумал. Почему? Или намеревался выдать кому-то, кто заплатит больше? Или каким-то непонятным образом догадался, кто я такая в действительности? И собирался выдать нильфгаардцам?

Из поселка мы уехали под вечер. Он позволил мне ехать на Кэльпи. Но руки связал и все время держался за цепь на ошейнике. Все время. А ехали мы, почти не задерживаясь, всю ночь и весь день. Я думала, умру от усталости. А по нему вообще ничего не чувствовалось. Это не человек. Это дьявол во плоти.

— И куда он тебя отвез?

— В городишко, который называется Фано.

***

— Когда мы въехали в Фано, Высокий трибунал, уже темно было, тьма хоть глаз коли, вроде бы шестнадцатое сентября, но день хмурый и холодный чертовски, прямо — ноябрь. Долго искать мастерскую оружейника не пришлось, потому как это самая большая домина во всем городишке, к тому же оттуда непрерывно шел грохот молотов, кующих оружие. Нератин Цека… Напрасно вы, господин писарь, это записываете, потому что, уж не помню, говорила ли я, но Нератин уже в той деревне, которую называют Говорог, землю грызет.

— Извольте не поучать протоколянта. Продолжайте показания.

— Нератин заколотил в ворота. Вежливо так сказал, кто мы и с чем. Вежливо просил послушать. Ну, впустили нас. Мастерская механика была красивым зданием, прямо-таки крепость, обнесена сосновым частоколом, башенки, крытые дубовыми клепками, внутри на стенах — полированная лиственница…

— Трибунал не интересуют архитектурные детали. Переходите к сути, свидетельница. Предварительно же прошу повторить для протокола имя механика.

— Эстерхази, Высокий трибунал. Эстерхази из Фано.

***

Оружейных дел мастер Эстерхази долго смотрел на Бореаса Муна, не торопясь отвечать на заданный вопрос.

— Может, и был тут Бонарт, — сказал он наконец, поигрывая висящим на шее костяным свистком. — А может, и не был. Кто знает? Здесь, господа дорогие, у нас мастерская по изготовлению мечей. На все вопросы, касающиеся мечей, мы ответим охотно, быстро, гладко и исчерпывающе. Но я не понимаю, почему должен отвечать на вопросы, касающиеся наших гостей и клиентов.

Веда вытащила из рукава платочек, сделала вид, будто утирает нос.

— Причину можно найти, — сказал Нератин Цека. — Ее можете отыскать вы, господин Эстерхази. Могу я. Желаете выбирать?

Несмотря на внешнюю изнеженность, лицо Нератина могло быть жестким, а голос зловещим. Но механик только прыснул, продолжая поигрывать свистулькой.

— Между подкупом и угрозой? Нет, не желаю. И то, и другое я считаю достойным лишь плевка.

— Совсем незначительные сведения, — откашлялся Бореас Мун. — Неужто так уж много? Мы ведь знакомы не первый день, господин Эстерхази, да и имя коронера Скеллена тоже, думаю, вам не чуждо…

— Не чуждо, — прервал оружейник. — Отнюдь. Делишки и выходки, с которыми это имя ассоциируется, нам тоже не чужды. Но здесь Эббинг, автономное самоуправляемое королевство. Хоть одна лишь видимость, но все же. Поэтому мы вам ничего не скажем. Идите своей дорогой. В утешение обещаю, что, если через неделю или месяц кто-либо заинтересуется вами, услышит от нас не больше.

— Но, господин Эстерхази…

— Хотите услышать поточнее? Извольте. Выматывайтесь отсюда!