Посмотрел, всхлипнул и побежал, но не обратно к скале, где мог укрыться, и не к перебитому стаду — нет, он бежал к тем, кто устроил эту бойню, и на бегу доставал из-за пояса смешной маленький нож.
Одна стрела — и Джемаль стал бы окончательным победителем в затеянном состязании. Но мальчик был храбр и заслуживал лучшего. Джемаль опустил лук и достал кинжал, предоставив Джезре добивать коз. Увернувшись от дрожащего ножа мальчика, он схватил ребёнка за мокрый от слёз подбородок и чиркнул кинжалом по открытому горлу. И только после этого Джемаль заметил свисающий с шеи ребёнка ремешок с голубой бусиной, знак веры и преданности.
Было уже слишком поздно, да и не важно. Мальчик видел их и мог увидеть остальных, а потом рассказать о них в деревне. Его смерть была необходима, и Джемаль убил его так быстро, как только мог.
И всё равно они задержались, чтобы завалить тело мальчика камнями и не позволить лисам растащить его кости. Они прочитали заупокойную молитву — кхалат, взяли каждый по козе и отправились в лагерь, а там рассказали товарищам, где взять мясо.
Они не собирались делиться мясом с другими. Каждое племя само добывало для себя пищу и ехало отдельно, чтобы не оставлять следов большого отряда. Но пришедшего к костру гостя должно накормить, желанный он или нет. А Хасан был желанным гостем всюду, куда бы ни ехал и ни шёл. И если этой ночью он избрал костёр Джемаля, грелся у него и ел добычу хозяина, он был более чем желанным гостем. Слава исходила от него, как свет исходит от огня, и отмечен был он среди мужей.
Он наклонился отрезать кусок поджаристого пузырчатого мяса, и огонь осветил его лицо. Выбритые щеки, крючковатый нос над аккуратной бородкой, белые зубы и поблёскивающие из тени глаза. Что же есть такого в этом человеке, подумал Джемаль, откуда в его голосе сила, которая заставляет вслушиваться в слова, верить им и пускаться вслед за этим человеком в нарушение всех обычаев?
Хасан жевал и глотал, справлялся, как подобает, о семье Джезры и Джемаля, рассказывал о Рабате и о пустыне. Наконец он швырнул кость в угли, подняв вихрь искр, и произнёс:
— Мне нужны люди. Несколько человек, небольшой отряд, чтобы вести наступление и показывать дорогу остальным. Я не хочу отдавать предпочтение какому-либо одному племени. Не пойдёте ли вы в мой отряд от племени саренов?
У Джемаля перехватило дыхание, поэтому ответил Джезра:
— Ты оказываешь нам слишком большую честь, о Хасан. У каждого из этих костров есть люди старше, мудрее и опытнее в бою, чем мы…
— Мне не нужны мудрые старики. Мне нужны люди, которые не боятся идти во тьму. Я говорил с вашими старейшинами, и они сказали, что вы подобны горным козлам с ястребиными глазами, что вы хитры, словно лисы. Пойдёте ли вы в мой отряд?
Да, детьми они действительно жили в пещерах на утёсах, презирали тропы и всегда шли прямым путём, цепляясь за камни и трещины, в любое время суток, и при солнечном, и при звёздном свете.
— О да, — негромко произнёс Джемаль, — мы пойдём за тобой, о Хасан!
7. ЧТО ПРИШЛОСЬ НЕСТИ
Тяжёлая рука крепко сжала его плечо. Голова закружилась. Маррон попытался сопротивляться и тому, и другому, пробормотал что-то, чего сам не понял — язык был ужасно неповоротлив, — бросил это занятие и откатился в сторону, собираясь снова уснуть…
…и с размаху ударился носом о камень. Жгучая боль заставила его открыть глаза, и через минуту Маррон понял, что таращится в стену. Вот только непонятно, что это за стена…
Рука вновь легла на его плечо и сильно встряхнула юношу. Раздался знакомый голос:
— Вставай, Маррон. Ну же, вставай, уже полночь. Ты что, колокола не слышишь?
Нет, он не слышал. Он слышал только режущий ухо голос да биение собственного сердца и стон, рвавшийся из пересохшего горла; Брата Шептуна он не слышал. Он чувствовал его каждой косточкой.
Маррон откатился от стены, лёг на спину и посмотрел на сьера Антона. На рыцаре была белая ночная рубашка, а в руке он держал зажжённую свечу.
— Сьер… где…
— Ты у меня в комнате, Маррон, и не спрашивай почему. Вставай скорее, пора на полночную молитву.
Полночная молитва! А его отряд сейчас где-то за ползамка отсюда выходит из комнаты и идёт вслед за факелом фра Пиета. А Маррона там нет, и фра Пиет непременно это заметит, он все замечает…
Маррон встал на ноги, пошатываясь под тяжестью предчувствия беды. Последним, что он помнил, было вино, которое они пили с теми дамами, гостьями Ордена, да ещё спор с сьером Антоном. Маррон вспомнил и обещанные колотушки, но это казалось неважным тогда, а уж сейчас тем более…
— Сьер, я должен, должен идти…
Ступни Маррона чувствовали нечто непривычное — они касались ковров в комнате сьера Антона. Юноша пошевелил пальцами ног и понял, что он бос. Он бросился искать сандалии, но не увидел их среди шкур, на которых спал. А, ладно, за потерянные сандалии тоже влетит, но это не важно, не важно…