Читаем Башня из пепла полностью

— Ты же знаешь, что это такое, — сказал я, — Черт возьми, Лия, подумай! Вспомни все, что у нас было, все, что мы делили пополам. Это и есть любовь, Лия. Вот любовь. Нам повезло, помнишь, ты сама это сказала. У Обыкновенных — «лишь только голос и прикосновенье, и снова — темнота». Они не способны пробиться друг к другу. Они одиноки. Всегда. Пробираются на ощупь. Вновь и вновь пытаются выйти из своей скорлупы и вновь и вновь натыкаются на стены. Но у нас-то все по-другому, мы нашли путь, мы знаем друг друга так, как только могут знать два человеческих существа. Я не скрою от тебя ничего, я поделюсь с тобой всем. Я уже говорил это, и ты знаешь, что это правда, ты можешь прочитать мои мысли. Это и есть любовь, черт возьми. Разве не так?

— Не знаю, — прошептала она, и в голосе ее послышались грусть и недоумение. Беззвучно, даже не всхлипнув, она заплакала. Слезы сбегали по щекам двумя дорожками, а она говорила: — Может быть, это любовь. Если у нас любовь, то что я тогда чувствовала сегодня, к чему прикоснулась, в чем участвовала? Ах, Роб, я тебя тоже люблю. Ты знаешь. Я хочу делить с тобой то, что я прочла в чужих мыслях, и то, что я ощущала при этом. Но я не могу. Между нами стена. Я не могу заставить тебя понять. Я здесь — ты там, мы можем прикоснуться друг к другу, любить друг друга, говорить друг с другом, но мы врозь. Понимаешь? Понимаешь?! Я одна. А сегодня днем я была не одна.

— Ты не одна, черт возьми, — сказал я. — Я с тобой. — Я крепко сжал ее руку. — Чувствуешь? Слышишь? Ты не одна.

Она покачала головой, и слезы хлынули потоком.

— Вот видишь, ты не понимаешь! И я никак не могу заставить тебя понять. Ты сказал, что мы знаем друг друга так, как только могут знать два человеческих существа. Ты прав. Но насколько человеческие существа могут познать друг друга? Если они все разделены? Каждый сам по себе в огромной темной пустой Вселенной. Думая, что мы не одиноки, мы лишь обманываем себя, а когда приходит конец — мрачный, сиротский конец, каждый встречает его один, сам, в темноте. Ты здесь, Роб? Откуда мне знать? Ты умрешь со мной, Роб? И мы всегда будем вместе? Ты говоришь, мы счастливее Обыкновенных. Я тоже так говорила. У них «лишь только голос и прикосновенье», да? Сколько раз я это цитировала? А у нас что? Два голоса и прикосновенье? Но этого мало. Мне страшно. Мне вдруг стало страшно.

Она всхлипнула. Я безотчетно потянулся к ней, обнял, начал ласкать. Мы легли рядом, и Лия рыдала, прижавшись к моей груди. Я наскоро прочитал ее чувства, я ощутил ее боль, ее внезапное одиночество, ее тоску, подхваченные налетевшим гнетущим страхом. Я гладил ее, ласково проводил рукой по ее телу, снова и снова шептал, что все будет хорошо, что я с ней, что она не одна, но я знал, что этого недостаточно. Между нами вдруг возникла пропасть, черная огромная зияющая бездна. Она все росла и росла, а я не знал, как преодолеть ее. Лия, моя Лия плакала, она нуждалась во мне. А я нуждался в ней, но не мог к ней прорваться.

Потом я понял, что тоже плачу.

Мы обнимали друг друга и молча плакали. Так прошел почти целый час. Наконец слезы иссякли. Лия прижалась ко мне так, что я едва мог дышать, и я крепко-крепко обнял ее.

— Роб, — зашептала она, — Ты сказал… ты сказал, что мы по-настоящему знаем друг друга. Ты все время это говоришь. И еще ты иногда говоришь, что я создана для тебя, что я совершенство.

Я кивнул, я хотел в это верить.

— Да, ты совершенство.

— Нет, — хрипло выдавила она. — Неправда. Я прочитала твои мысли. Я ясно чувствую, как ты перебираешь в уме слова, чтобы составить предложение. Я слышу, как ты ругаешь себя, когда сделаешь глупость. Я вижу воспоминания, некоторые воспоминания, и переживаю их вместе с тобой. Но все это на поверхности, Роб, на самом верху. А за этим большая, большая часть тебя. Полуоформленные мысли, которых я не могу уловить. Чувства, которым я не могу дать названия. Подавленные страсти и воспоминания, забытые и тобой самим. Порой мне удается добраться туда. Порой. Если я сражаюсь по-настоящему, если я сражаюсь до изнеможения. Но когда я оказываюсь там, я вижу… я вижу, что за этим еще слой. И еще, и еще, и дальше, и дальше, и глубже, и глубже. Я не могу туда пробиться, Роб, а это часть тебя. Я тебя не знаю. Я не могу тебя знать. Даже ты себя не знаешь. А я… меня ты знаешь? Нет. Даже меньше, чем себя. Ты знаешь то, что я тебе говорю. Может, я говорю правду, а может — и нет. Ты читаешь мои мимолетные чувства: боль от ушиба, в пышку досады, наслаждение, когда ты со мной в постели. Это значит, что ты меня знаешь? В моей душе тоже есть ступеньки, много ступенек. Есть то, о чем я и сама не знаю. А ты знаешь? Откуда, Роб, откуда?

Она снова покачала головой — так забавно, она всегда так делала, когда была в замешательстве.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мартин, Джордж. Сборники

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза