Башня

– В эти минуты это уже неважно, не так ли? – осторожно спросил он.

– Важно, особенно мне.

– А, – сказал сенатор, – это другое дело.

- В проекте нет никаких просчетов.

– Я в этом убежден.

– Но другое дело – исполнение. Там начинаются все проблемы. Как только человек передает свое детище в чужие руки, он теряет на него всякое влияние.

– Вероятно, это мучительное ощущение, – спросил сенатор, – когда человек отдает в чужие руки то, что стоило ему столько пота и крови?

Наступила долгая пауза.

– В своем роде, – неторопливо ответил Колдуэлл, – вы очень умный человек. И понимающий. Мне уже лучше. Я чувствую себя чище. Благодарю вас. – Он хотел отвернуться и уйти.

– К какой группе вы присоединитесь, – спросил сенатор, перестав скрывать усмешку, – к танцующим, поющим или к тем, кто молится?

Узкие плечи Колдуэлла облегченно распрямились. Он полуобернулся и совсем непринужденно улыбнулся:

– Возможно, я попробую все по очереди.

– Отлично, – ответил сенатор, и снова направился в канцелярию.

– А теперь, целитель, попробуй исцелить самого себя.

Из канцелярий вышел губернатор. Его лицо оставалось непроницаемым.

– Пойдемте, Джек, – сказал он. – Думаю, у нас есть хорошие новости. – Он помолчал. – Но если сорвется и эта попытка, то начнется настоящая паника. Возможно, она нас ожидает в любом случае. – Он снова помолчал. – Традиционная схватка у спасательных шлюпок.

Губернатор нашел стул и взобрался на него; он повысил голос:

- Я обещал вам, что, если будут новости, я вам все сообщу. Теперь я хотел бы попросить вашего внимания.

Пение смолкло. Кто-то уменьшил громкость транзистора. И помещении все стихло.

– Сейчас начнется новая попытка перебросить к нам спасательный трос, – сказал губернатор. – На этот раз...

– Новые бредни! – В пронзительном голосе Кэрри Уайкоффа ярость мешалась со страхом. – Очередная успокоительная пилюля!

– На этот раз, – сказал губернатор, перекрывая голос Кэрри Уайкоффа, – они попытаются выстрелить гарпун с вертолета.

Он сделал паузу:

– Всю эту сторону помещения нужно освободить, чтобы никто не пострадал, если выстрел удастся.

Кивком он подозвал к себе шефа пожарной охраны:

– Поставьте здесь двух-трех мужчин, которые будут ловить линь, если он пролетит в окно. Тогда...

– Что? – выкрикнул Кэрри. – Хотите сказать, если пролетит? Вы ведь прекрасно знаете, что этого не будет. – Слова вырывались из него так быстро, что одно обгоняло другое. – Все это время вы скрываете правду, решаете все сами, делаете все по-своему... – Он глубоко вздохнул и содрогнулся. – Мы здесь в ловушке! С самого начала нас обманывают! Как всегда! Вы как всегда ведете нечестную игру!

Из толпы за спиной Кэрри Уайкоффа раздалось тихое злое ворчанье.

– Только потише, Кэрри, – сказал Боб Рамсей, который протолкался через толпу и теперь высился за Кэрри Уайкоффом:

– Потише, я вам говорю, мы сделали все, что могли, а теперь.. 

– Черта лысого вы делали! Эту херню оставьте для своих избирателей, но не для нас. Мы – здесь – сейчас – погибаем, ясно вам? А кто в этом виноват? Я хочу знать! Кто?

– Боюсь, что каждый из нас не без греха. – Голос сенатора Петерса перекрыл его визг и привлек общее внимание.

Сенатор остановился напротив Уайкоффа и выдержал паузу:

– Сколько я вас знаю, Кэрри, у вас всегда было вопросов больше, чем крыс на помойке. Но чертовски редко вы могли найти на них ответ, только поднимали крик. Вам осталось только обмочить штаны, потому что все остальные дурацкие реакции вы уже продемонстрировали.

Кэрри задохнулся от ярости:

– Вы не смеете так со мной разговаривать!

– Объясните мне почему? – сенатор усмехнулся. Эту усмешку нельзя было назвать приятной. – По вашим меркам я старик, но пусть это вам не мешает, если вы собираетесь пустить в ход кулаки. В тех краях, где я вырос, с таким слабаком, как вы, справился бы и ребенок.

Кэрри умолк в нерешительности.

– А вы, остальные, – продолжал сенатор, – осадите назад. Губернатор хочет объяснить вам, что нужно делать, так слушайте, черт вас возьми!

Губернатор вдруг рассмеялся.

– Я все уже сказал, – ответил он и показал: – Взгляните!

Все обернулись. Со стороны выбитых окон приближался вертолет, и раскатистый рев его двигателей с каждой секундой становился все громче.

В вертолете Кронски говорил себе: «Господи, в этом чудовище можно просидеть всю жизнь и так и не научиться держаться на ногах. Корабли, даже маленькие, даже в штормовом море раскачиваются в каком-то ритме. Но этот вертолет только болтается и подпрыгивает, и как этот чертов сержант представляет, что он, Кронски, умудрится куда-нибудь попасть; а тем более в те окна, один Бог знает».

И его желудок болтался и подпрыгивал, и Кронски глотал, глотал, глотал слюну и глубоко вдыхал свежий воздух.

Он уже видел в окнах лица, которые смотрели на вертолет, как на чудо.

Пилот взглянул на Кронски. В глазах его был вопрос.

– Ближе, – заорал Кронски, – ближе, черт побери!

Он молил Бога, чтобы ему удался первый же выстрел и он мог бы вернуться на твердую землю или хотя бы на твердую крышу Торгового центра.