Башня

– Когда я была маленькой, – начала она, – и меня за шалости запирали в комнате, – она попыталась улыбнуться, – то я всегда старалась думать о том, что бы я хотела в это время делать, и пыталась на этом сосредоточиться. Чего бы вы хотели, Бент?

Медленно, едва заметно спадало охватившее его напряжение. Улыбка смягчилась и погасла.

– Бросил бы политику, – сказал он наконец. – У меня хватает денег, и я сыт всем по горло. Мое ранчо в Нью-Мехико...

– И все, Бент? Только это?

Он не спешил с ответом. Наконец покачал головой.

– Нет. Вы заставляете меня поверить мои истинные мысли. Совсем уйти на покой я бы не хотел. – Снова та же признательная улыбка. – Я адвокат. Хотел бы убедиться, насколько я в этом деле хорош.

– Вы будете хороши в любом деле, за что ни возьметесь.

– Но мне всегда оставалась бы рыбалка, – продолжал губернатор, как будто не заметив ее слов. – И я бы постарался, чтобы на нее оставалось время. – Он помолчал. – И раз уж я вам тут рисую утопические картины, то рядом со мной были бы вы.

Все ее существо затопила теплая волна:

– Это предложение?

Он ответил не раздумывая:

– Да.

– Тогда, – не спеша ответила Бет, – я его с радостью принимаю.

Нат вышел из трейлера на площадь и уставился на огромное несчастное здание. Пока Патти не заговорила, он не замечал, что она идет за ним.

– Что за люди, – заметила Патти.

Нат взглянул, на густую толпу за барьерами.

– Таймс-сквер под Рождество, – сказал он. Голос его дрожал от гнева. – Проклятые гиены. Мы могли бы публично поджаривать людей на вертеле и загребать миллионы на продаже билетов.

Патти молчала.

– Мы все виновны, – продолжал Нат. – Это главное. Я рад, что Берт не узнал об этом.

– Спасибо. – И через минуту: – Но не забудьте, что в этом не только ваша вина. И моего отца тоже. В этом виновны все, не только вы. Понимаете?

Нату удалось улыбнуться:

– Вы умеете внушить оптимизм.

«В отличие от Зиб, которая, как сегодня модно, предпочитала все видеть в черном свете. Еще одна характерная черта людей большого города, которая ему не нравится: твердое убеждение, что все не такое, как кажется. Человек никогда не бывает «за», только «против», и постоянная поза «меня никому не одурачить», которая, как изгородь из колючей проволоки, должна компенсировать внутреннюю неуверенность. И все для того, чтобы казалось, что человек принадлежит к интеллектуальной элите; элите – возможно, но интеллектуальной – тут уж позвольте... »

– Что станет с теми людьми, Нат? – В голосе Патти чувствовалось напряжение. – Неужели они...

Наверх прокладывают шланги, – ответил Нат, – с этажа на этаж. Каждый шаг дается с боем. Нужно одолеть сто двадцать пять этажей...

– Но я так и не понимаю, что там горит?

– Все. Некоторые помещения уже сданы. Мебель, ковры, внутренние двери, бумага – все это вспыхивает первым. От этого температура поднимается и достигает точки, когда горят краски, плитка и растекается обшивка, и от этого температура, возрастает еще больше, пока не загораются такие вещества, о которых человек никогда и не думал, что они горючи.

Нат вздохнул:

– Я не специалист по части пожаров, но все выглядит примерно так.

– Что, если бы все это произошло, когда Башня уже была бы в эксплуатации? – продолжала Патти, – ведь там были бы тысячи людей. – И добавила: – Хотя дело не в количестве, да? Будь там только один человек, все равно это была бы трагедия.

«Посреди собственной беды, посреди горя от смерти отца, – сказал себе Нат, – она еще может думать о других. Но, возможно, это именно потому, что у нее умер отец, что несчастье сближает людей».

– Что вы будете делать, Нат?

Вопрос застал его врасплох.

– Я как раз об этом и думаю.

– Я имею в виду не сейчас, – голос Патти звучал теперь нежно, – а когда все это будет позади.

Нат молча покачал головой.

– Снова займетесь архитектурой?

До этого момента он не задумывался, но ответил твердо и решительно:

– Думаю, нет. – Пауза. – Как раз сегодня утром Колдуэлл говорил о Фаросе, маяке, который стоял в устье Нила. «Он стоял там тысячу лет», – сказал Бен Колдуэлл. То же самое он думал об этом здании.

Нат покачал головой:

– Как это называется? Человеческая гордыня, вызов богам. В некоторых странах Среднего Востока ни одно здание никогда не завершают полностью. Всегда оставляют несколько кирпичей или реек, – он улыбнулся Патти, – потому что совершенное произведение подобно богохульству. Человек должен стремиться к совершенству, но никогда не должен его достигать.

– Это мне нравится, – сказала Патти.

 – Я не уверен, нравится ли мне это, но хотя бы понимаю. Когда-то кто-то сказал мне, что неплохо, если человек пару раз получит по шапке... – Он задумался. – Идемте внутрь.

– Вы что-то придумали?

– Нет, – Нат колебался. – Но, как и вы, я не умею стоять в стороне.

Тут ему в голову пришла новая мысль:

– Что, если бы вы не были дочерью Берта, но замужем за кем-то, имеющим отношение к Башне?

– То есть за вами? – Хрупкая, твердая, готовая взглянуть в лицо любой возможности. – Была бы я сейчас здесь? – Патти решительно кивнула. – Была бы. Старалась бы не мешать, но была бы рядом.