Башни земли Ад

— Сделаю, что смогу. — Купец вошел в спальню. У ложа ее высочества, держа руку Анны, стоял Балтасар Косса в кардинальском облачении. Вид у него был столь набожен и скорбен, что хотелось броситься к его преосвященству и утереть слезы краем плаща. Рядом, протирая виски принцессы уксусом, то и дело поднося к ее лицу нюхательную соль, суетилась верная служанка. Купец бросил на кардинала пронзительный взгляд, и тот будто затрепетал под ним.

— Я прошу всех лишних выйти. Его высокопреосвященство и служанка могут остаться.

Посланец пресвитера Иоанна, поклонившись, удалился в соседнюю комнату, герцог Бургундский, бормоча что-то недовольное под нос, — на лестницу. Тщательно закрыв дверь, купец подошел к Балтасару Коссе и, не спуская с него взгляда, тихо произнес:

— Спать.

Старый пират не заставил себя упрашивать и, прислонившись к стене, захрапел, уткнувшись носом в колени.

Убедившись, что прелат безмятежно дремлет, купец достал из поясной сумы перстень, нацепил его на указательный палец и заговорил нараспев: «Алеас и Фаратата, рабы перстня, повинуйтесь воле моей. Заклинаю вас именем лучезарного, сына лучезарного…»

— Как поет, как поет! — послышался на канале связи восхищенный голос Лиса. — Капитан, кто такой этот лучезарный и мать его, в смысле сын его матери, или нет, мать его сына. Ну, ты понял.

— Тебя — да, а о чем он поет — нет. Лучезарный — возможно, Люцифер. А что за сын Люцифера, не к ночи будет помянут…

— …Ты, Фаратата, прими образ этой несчастной, до часа, пока я не лишу тебя его. А ты…

— Этого достаточно, — резко оборвала речь торговца преобразившаяся на глазах служанка.

Зрачки самозваного лекаря ярко вспыхнули, и он вдруг распался на трех совершенно одинаковых торговцев. Анна Венгерская, решившая, было, что роль ее сыграна, распахнула ясные очи, но, впечатлившись, продолжила свой обморок, на этот раз безо всякого подвоха.

— Пламень нежгучий, отдели явь от нави, — скучающим тоном, словно распоряжаясь развести огонь в камине, произнесла дама в зеленом платье с длинным струящимся шлейфом.

Мороки тут же вспыхнули изнутри и растаяли в воздухе. Торговец крутанулся на месте и тут же обернулся готовой к броску коброй. Яд стекал по длинным изогнутым зубам змеи, узор на кольцах сиял антрацитовым блеском.

Дочь Ардуинари вскинула правую руку, разжала пальцы. Губы ее чуть шевельнулись и тут же железные скобы, которыми было скреплено ложе, удлинились, изогнулись и намертво обхватили змея, вытягивая его вдоль кровати.

— Вот так-то лучше, — продолжая улыбаться, заметила фея. — Это железо. И как всякое хладное железо, оно почти не поддается чарам.

Из железных обручей послышался сдавленный хрип.

Мелюзина подошла к аспиду, прикованному к дубовой кровати. Кобра зашипела, норовя впиться ей в руку. Не обращая на это ни малейшего внимания, фея поднесла указательный палец к голове змеи, на которой в виде маленькой коронки поблескивал перстень с кровавым гранатом.

— Тебе это больше ни к чему.

Змей как-то сразу поник и начал шипеть что-то очень печальное.

— Ладно, ладно, дух пустыни.

Мелюзина щелкнула пальцами, железные скобы приобрели свой привычный вид. Кобра упала на пол и начала извиваться, корчась от боли. Там, где железо соприкасалось с ее телом, отчетливо виднелись следы ожогов.

— Прими изначальный вид — я излечу твои раны, — потребовала Мелюзина, и кобра в мгновение ока обернулась длинным тощим старцем с глубоко посаженными черными глазами без зрачков, хищным носом, впалыми щеками и странного вида ртом, широким, как старомодный кошелек.

— Асур. Я так и думала, — вздохнула Фея, проводя рукой по линиям ожогов.

Пленник тяжело, с заметным шипением, вздохнул:

— Асур.

— Что же ты делаешь, несчастный, по эту сторону пояса Береники?

В черных глазах блеснул недобрый огонек.

— Не казни меня, повелительница. Я стану твоим рабом, буду служить верой и правдой, покоряться каждому слову, — быстро заговорило существо, при каждом слове обнажая длинные острые зубы.

— Зачем мне твоя служба? — пристально глядя на пустынного духа, спросила Мелюзина. — Ты лишь тень своего былого могущества, все, на что ты оказался способен в минуту смертельной опасности, — создать морок и обернуться коброй. По сути, принять свой изначальный вид. Где твоя свита, дух пустыни? Где скорпионы и тарантулы, каменные змеи и сколопендры, источающие яд? Где воинство твое? Суккуб да инкуб, повинующиеся хозяину кольца?

Асур опустил голову:

— Поступай как хочешь, повелительница. Я в воле твоей. Об одном лишь заклинаю: не отдавай меня на расправу людям. — Он кивнул в сторону мирно похрапывающего кардинала. — Срам для преждерожденного — сложить голову по воле этих комочков глины, нелепой игрушки Азазеля.