Хасан Галаади медленно поднимался на застеленный коврами борцовский помост, где ждал его выставленный Тамерланом борец. Тот был на полголовы выше и куда массивнее дервиша. Под рев толпы пехлеван картинно сгибал и разгибал руки, демонстрируя литые шары бицепсов.
— Аллах акбар, — возгласил дервиш, поднимая руки и без труда разрывая захват.
Еще одна попытка.
— Иншалла! — Хасан Галаади опустил руки, вновь освобождаясь от силача-курашира.
Побагровев от ярости, тот снова ринулся в атаку, схватил Хасана… Казалось, еще мгновение, и он попросту раздавит его. Но в следующий миг Хасан откинулся, падая на спину и увлекая за собой противника. Люди на трибунах привстали, чтобы лучше видеть происходящее. Дервиш мягко, словно перекатившись, упал на помост, выставил ногу, упер ее в живот, перебрасывая могучего борца через себя. Силач под хохот и улюлюканье толпы хлопнулся наземь, быстро вскочил и увидел Хасана, спокойно лежащего на спине. Глаза его были воздеты в небо. Недоумевающий взор борца устремился на Тамерлана. Тот был мрачен, словно грозовая туча. Поднявшись со своего места, он недовольно огласил:
— Хасан Галаади проиграл.
Дервиш одним движением вскочил на ноги и поклонился на четыре стороны.
— Зачем ты сделал это? — возмутился Тимур, когда богобоязненный суфий поднялся в ложу. — Я видел, что ты мог победить.
— Победа нужна была кураширу, а не мне. Тебе же, Великий амир, нужно было увидеть мое искусство. Надеюсь, я вполне явил его.
— Ты хотел выставить меня на посмешище.
— Я просил не позорить меня, но ты не послушал моих слов, о великий. Позволь мне уйти и следовать далее своим путем.
— Не позволяю, — мрачно ответил Тамерлан. — Ступай, вечером жду тебя на пиру. Мне понадобится твое умение.
Лис потрепал по плечу молодого слугу:
— Да, приятель, жизнь твоя мотузяная. Ездочишься ты из конца в конец, таскаешься за хозяином, как рак за собачьим хвостом… А конец-то, он все равно один. Чуть что не так — окажешься на улице под забором, и хошь живи, хошь помирай, никому дела нет.
— Твоя правда, — согласился приказчик. — Выпьем.
Лис и купеческий слуга подняли кубки и, сдвинув их, осушили до дна.
— За чистоту придорожных канав, — возгласил Лис. — А знаешь, шо я тебе скажу. Все дело в том, шо ты не умеешь читать и писать.
— Опять твоя правда, — со вздохом повторил слуга.
— Вот нравишься ты мне, парень. — Лис снова наполнил кубок. — Ежели хочешь, обучу тебя грамоте.
— Да неужто!
— Ужто-ужто! Вот хоть сейчас буквы тебе покажу да научу складывать в слова. Только вот на чем бы… Слушай, а у хозяина твоего, часом, каких-нибудь записок нет?
— Оно-то есть, — с сомнением проговорил взыскующий знаний слуга, — но у него строго. Мне их брать не велено.
— Ну, раз не велено, так не велено. Оставайся неучем. А только сам посуди, кто узнает? Хозяин твой во дворец уехал. Так шо еще час его, как пить дать, не будет. За это время и осла музыке выучить можно, а не то что такого умного парня грамоте.
— Ну, осла-то, поди, нельзя, — вдумчиво глядя на благодетеля, промолвил слуга.
— Это не скажи. Вот с тобой управимся и займемся другими ослами. В смысле, в другой раз займемся ослами. Так что, если есть у хозяина что написанное — тащи сюда.
— Есть-есть, — заверил слуга. — Мой господин как с проповеди вернулся, так сразу писать. Потом его во дворец зачем-то вызвали, так он вскочил и убежал. Даже стакан с недопитым молоком оставил.