Дервиш выдавил из прожилины еще немного пластика и, не давая ему застыть, согнул в виде крюка. Наверху послышался грохот, звон мечей, стоны и ликующий возглас Али, знаменовавший победу. Попробовав, достаточно ли затвердел пластик, Хасан намотал веревку на локоть и бросился к выходу. Пол наверху в караульном помещении был залит кровью. Ошеломленные внезапной атакой стражники едва успели схватиться за оружие. А со двора тюрьмы уже слышался крик:
— Ну же, где вы! Идите все сюда!
— А ведь мог бы выжить, — пробормотал Хасан и скользнул к внешней стене. Еще задолго до сегодняшнего дня он тщательнейшим образом исследовал окрестности, и потому сейчас точно знал, куда бежит. Неподалеку от крепостного рва по ту сторону стены раскинул ветви огромный платан, помнящий еще императора Калоиоанна и его мудрого советника, Иоанна Аксуха.
Вдали слышался звон клинков и крики. Судя по всему, Али действительно был отменным рубакой. Размотав веревку, Хасан ловко закинул крюк на венец стены, быстро взобрался наверх, вытянул свой «пояс», еще раз забросил его и спустя мгновение был уже на платане. То, что происходило дальше, он видеть не мог, и даже едва слышал крики «Дервиш, дервиш сбежал!». А в это время в тюремном дворе начальник стражи допрашивал молоденького лучника:
— Ты что же, видел его?
— Видел, — ошарашенно подтвердил стражник. — Я как раз спешил туда, где убили разбойника, и вдруг гляжу, он просто так взбежал по отвесной стене, а потом там, на парапете меж зубцами сел, взмахнул этак руками… — Лучник замялся.
— Ну, что? Говори!
— И улетел.
На пирсе в ожидании, покуда лодка с парламентерами бросит швартовы, переминались с ноги на ногу пятеро воинов из отряда Браччо. Еще нескольких остроглазый Лис разглядел на крышах портовых сооружений, на колокольне и приоткрытых окнах окрестных домов. Все они с луками на изготовку ожидали лишь сигнала, чтобы послать на корм рыбам приплывших гостей.
— Монсеньор де Монтоне готов принять вас, — сообщил один из воинов, лишь только парламентеры ступили на деревянный, весь в клочьях пены, настил пирса. — Он ждет здесь поблизости, в портовой таверне.
— А что, хорошая идея, — потер руки один из приплывших, — заодно и сполоснем ночную вылазку.
Солдаты поглядели недобро, но отвечать не стали.
Синьор Андреа сидел один-одинешенек за длинным пустым столом. Как опытный воин, он прекрасно осознавал, сколь опасно его положение. Гибель адмирала Михельса как будто открутила гайку, скреплявшую единство эскадры. Сейчас капитаны стоявших на рейде кораблей заняли выжидательную позицию, решая, то ли, плюнув на долю в добыче, уйти в море, то ли вновь перейти на сторону противников Браччо. И уж тут непонятно, что хуже: ждать, пока крепость возьмут одновременным ударом с моря и с суши, или же подыхать от голода в осаде, которую Джиакомо Сфорца устроит старому приятелю со свойственной ему изощренностью.
Когда Андреа сообщили, что со «Святого Климента» к крепости движется лодка с парламентерами, Браччо понял, что времени у него осталось совсем мало. Сейчас от него потребуют капитуляции, получат отказ, и к вечеру среди дымящихся руин города будет дрыгать ногами на какой-нибудь ветке славный перуджинец Андреа де Монтоне. Он скривился и потер шею руками, представляя, как стянет ее пеньковый воротник, и хрустнут под тяжестью могучего тела шейные позвонки. «Надо погибнуть в бою. Обязательно погибнуть в бою. Не приведи Господь попасться Сфорца живым. Но прочь, прочь, дурные мысли. Нельзя хоронить себя раньше времени. Скверная примета. Надо попробовать с ними поторговаться, ведь отчего-то вся эта свора не идет на приступ? Что, если обменять магистра Вигбольда и этого чертова кардинала на корабль и свободный выход в море? Можно, конечно, не сомневаться: едва только сможет, Джиакомо и те, кто с ним пришел, без промедления бросятся вдогон, но сейчас главное — вырваться из западни, а там уж да помогут мне все перуджийские святые. И святой Вальдо, и святой Валентин, и святой Коломбо, и святой Франциск. Впрочем, нет. Этот помогать точно не станет, он все ратовал шляться босиком и в обносках, как Иисус с его апостолами…»
Дверь таверны отворилась.
— Капитан, — входя в помещение и окидывая быстрым взглядом стол, со слезой в голосе произнес длинный худой чужеземец с ломаной переносицей и точно приклеенной глумливой усмешкой, — шо-то одно из двух: или в этом заведении еще не образовалась свободная касса, или нам тут категорически не рады. Почтеннейший, вы администратор зала?
Кондотьер с подозрением оглядел вошедшего.
— Я Андреа де Монтоне.
— Какая радость для всей семьи! — не унимался Лис. — А представьте только, вы могли быть Хираюки Мацумото. Вот бы родичи удивились. Однако будь ты Монтоне преклонных годов, и то без зазнайства и лени… дай мне простой, но четкий ответ: где жратва и с кем тут можно разговаривать по делу.
Лицо кондотьера побагровело. Он поднялся, опираясь на кулаки.
— Все, капитан, можно заходить! — не обращая на него внимания, крикнул верзила. — Обслуживающий персонал уже почтил тебя вставанием.