Башни Заката

– А как насчет Джеллико? – спрашивает она. – Путник, побывавший у нас в прошлом году, говорил, что город отстраивается.

– Он не столь величествен, как Фэрхэвен, – отвечает Рокелль, жуя сыр, – но певцов привечает куда радушнее. А мастерство тамошних каменщиков...

Креслин позволяет последним словам улететь прочь, размышляя о том, что уже успел сегодня услышать: стражи потешаются над мужскими слабостями, герцог Монтгрена, в одиночку противостоящий натиску Белых магов, подвергается осмеянию со стороны правителей-женщин, Черные ни во что не вмешиваются, а его вопросы явно не нравятся ни Эмрис, ни маршалу. Юноше удается сохранять на лице любезную улыбку, но его пальцы раздраженно сжимают резные подлокотники.

Беседа заканчивается. Маршал, с привычным бесстрастием на лице, встает, и Креслин позволяет себе несколько расслабиться.

– Завтра, – обращается к нему уже поднявшаяся со своего места Эмрис, – начинаешь упражняться с Хелдрой. На клинках. Это тебе пригодится.

Она кланяется менестрелю и Ллиз, которая поворачивается к брату с недоуменной улыбкой. Креслин пожимает плечами.

– Думаешь, мне что-нибудь объясняют? Я ведь всего лишь мужчина.

Менестрель снова прикладывается к кубку. Консорт и маршалок поднимаются; Ллиз делает знак сидящей внизу стола стражнице.

Креслин направляется к себе по внутренней лестнице. Насчет отдыха менестреля сестра сумеет распорядиться и без него.

VIII

Рыжеволосая женщина с железными браслетами на руках всматривается в зеркало. Губы ее поджаты. Поверхность затуманивается, колышется, но никакого изображения так и не появляется. Через некоторое время она теряет способность сосредоточиваться и погружает запястья в стоящее рядом с ее креслом ведерко.

Ее вздох заглушается шипением пара.

Спустя некоторое время, уже вынув из прически гребни и распустив длинные рыжие волосы, она рассматривает стоящий на богато инкрустированном столе собственный портрет. Риесса настояла на том, чтобы художник изобразил ее коротко остриженной, хотя она отнюдь не преклонялась перед распространившейся в Сарроннине военной модой. Ее сестра, тиран, полагала, что правдивость образа – ничто в сравнении с политической целесообразностью.

Рыжеволосая тянется пальцами правой руки к левой в непроизвольной – и, как давно понятно, – безнадежной попытке унять зуд. Кажется, будто ее кровь бурлит. И ревет ветер... Или это разыгралось воображение?

– Это по-прежнему усиливается, верно?

Вопрос исходит от только что вошедшей женщины. Голос ее холоден, как и весь облик. Даже светлые волосы как будто покрыты инеем.

– Я ничего особенного не чувствую, – лжет рыжеволосая.

– Неправда.

– Значит, неправда. Можешь меня повесить, тебе бы наверняка этого хотелось. А то, что ты мне предлагаешь, – просто иные узы, возможно, даже худшие, чем эти!

Она вскидывает руки, и браслеты соскальзывают с запястий, открывая зарубцевавшиеся шрамы. Миг – и руки опущены, а рубцы снова скрыты под шелковыми рукавами.

– Так ты по-прежнему не сдаешься?

– Как я могу? – рыжеволосая смотрит себе под ноги, и, пока она вновь не поднимает взгляда, в комнате царит молчание. – Я думала... вспоминала... Ведь раньше и вправду... Мы играли с тобой во внутреннем дворе, и ты буквально бесилась из-за того, что я находила тебя, куда б ты ни спряталась. Но тогда ты и смеялась, во всяком случае, время от времени...

– Тогда мы были детьми, Мегера.

– Разве мы не остались сестрами? Или твое возвышение сделало меня незаконной?

– Белые всегда незаконны. В соответствии с Преданием.

– Разве я стала другой лишь потому, что у меня проявился Белый дар?

– Так вопрос никогда не ставился, – белокурая качает головой. – Во всяком случае, переговоры с Западным Оплотом могут предложить тебе выход.

– Выход? Ты хочешь сказать – порабощение! Я – и какой-то обычный мужчина! Как родная сестра может пойти на это?

– Ты находишь мое решение несправедливым?

– Когда и с кем ты поступала справедливо, Риесса?

– Я действую в интересах Сарроннина, – белокурая женщина пожимает плечами. – И в любом случае так честнее. Ни к герцогу Корвейлу, ни паче того к маршалу Дайлисс у меня доверия нет.

– Ты не доверяешь маршалу, самой грозной воительнице в Кандаре? Надо же, какой скептицизм!

– Не столько скептицизм, сколько обычный практицизм. Дайлисс бьется самозабвенно и, ручаюсь, любит так же отчаянно, как и сражается. А он ее сын.

– Ты думаешь, она тебе откажет? – Мегера хрипло смеется.

– После того, как ты подбила на это Дрерика? После случившегося – видела, как отреагировал Креслин?

– Креслин почти так же хорош, как страж.

– Лучше многих из них, судя по тому, что я видела, – тиран улыбается.

– Сам он так не считает.

– Думаешь, Дайлисс позволит ему об этом узнать? Но не важно: судя по вестям из Сутии, Керлин и Блийанс там едва ли примут волка в овечьей шкуре. В качестве предлога они сошлются на Предание.

– По-твоему, это всего лишь предлог? Да ты еще большая лицемерка, чем суровая Дайлисс или высокородный Корвейл!

– Ни одна из нас не жила во времена Рибэ.

– Вам повезло.

Тиран улыбается.

– И тебе тоже. Если бы я действительно верила в Предание и демонов света...