Башни заката

Седлать пони почти в полной темноте было занятием нелегким, однако я понимал, что времени у меня в обрез. Попона легла не больно-то ровно, и Гэрлок недовольно всхрапнул, однако брыкаться не стал, пока я не водрузил ему на спину седло.

Хлоп – и оно свалилось мне под ноги.

– Ладно, зверюга, что с тобой поделаешь…

Вздохнув, я поправил попону, а когда снова попробовал надеть седло, Гэрлок надул брюхо.

Порывшись в соломе, я вытащил посох и прикоснулся его концом ко лбу животного. Пони, фыркнув, выпустил воздух, а я затянул подпругу. Конечно, можно было на манер многих конюхов просто пнуть лошадку в живот сапогом, но мне не хотелось без крайней нужды прибегать к насилию. Во-первых, я находил насилие скучным, а во-вторых, оно порождало во мне странное беспокойство.

Чтобы не запутаться в уздечке, мне пришлось приказать себе не суетиться и действовать спокойно. Наконец все было сделано, даже торба приторочена позади седла. Отвязав Гэрлока, я взял его под уздцы и шагом повел к выходу.

– Эй! Эй! В трактире! – послышался голос, слишком зычный и уверенный, чтобы мне понравиться. Еще не видя кричавшего, я живо представил себе отряхивающего свой серо-голубой дождевик кавалерийского офицера, которому не терпится согреться, выпить и подкрепиться. Или, хуже того, еще одного маджера, прибывшего со строжайшим приказом задерживать всех подозрительных путников.

– Эй, чтоб вам всем провалиться! Померли вы, что ли? Куда конюх запропастился, неужто еще дрыхнет?

Поняв, что этот малый так или иначе войдет внутрь, я привязал Гэрлока к ближайшей балке и открыл дверь.

– Ты что, сопляк, заснул? Держишь офицера под дождем!.. – рослый мужчина с золотым листком на вороте шагнул мне навстречу. По сравнению с его конем Гэрлок выглядел собачонкой.

– Прошу прощения, господин офицер. Наш конюх заболел, и я…

– И ты сейчас же оставишь этого дурацкого пони и займешься настоящим конем!

– Да, господин. Последнее стойло справа как раз свободно. Оно сухое и чистое.

Меня так и подмывало треснуть этого чванливого индюка по макушке, однако здравый смысл подсказывал, что он насадит меня на свою саблю прежде, чем я дотянусь до посоха.

– Ладно. Но смотри, чтобы он был почищен, и почищен как следует, щеткой! И никакой холодной воды, не то я тебя в ней утоплю! – с этим напутствием он протянул мне поводья.

– Да, господин офицер. Как будет угодно, господин офицер.

К счастью, его конь оказался или лучше обученным, или менее норовистым, чем виденные мною у Фелшара, и пошел за мной не артачась.

– Чей это пони? – осведомился кавалерист, провожая меня взглядом.

– Одного постояльца, – не оборачиваясь, ответил я.

– Смотри, малый, чтобы все было как надо. Я скоро вернусь.

Офицер торопливо зашагал к дверям трактира, а я, быстренько обмотав поводья его коня вокруг ближайшего столба, завязал их тугим узлом, припустил к Гэрлоку и взобрался в седло прямо в конюшне.

Я еще натягивал перчатки, а мы уже выехали под дождь. Пони фыркнул. Конечно, в холодных брызгах не было ничего приятного, но мне очень не хотелось бы оказаться поблизости, когда этот кавалерист встретится с маджером.

Гэрлок перешел на рысь. Ледяные иголки дождя впивались в мое лицо, пока меня не посетила догадка натянуть капюшон. В такой обстановочке немудрено и про голову забыть, не то что про капюшон.

Направляя Гэрлока в обход лужи, которая имела бы полное право назваться маленьким озерцом, я пытался сообразить, откуда должна начинаться дорога на Хаулетт.

Я щелкнул поводьями, но мы заехали в еще более глубокую грязь. И тут позади раздались крики:

– Стой! Во имя Кандара! Чародей! Хватай чародея!

Мы с Гэрлоком как раз свернули в проулок, выходивший, по моим расчетам, на хаулеттскую дорогу. Пришлось ударить пони пятками по бокам и прибавить ходу. Хорошо еще, что желающих откликнуться на призыв и «схватить чародея» как-то не находилось.

Вся эта история оборачивалась для меня сплошной загадкой. Почему все вдруг так ополчились против черных посохов и вообще выходцев с Отшельничьего? Что случилось во Фритауне, с чего весь сыр-бор?

Со страхом ожидая погони, я непрерывно оглядывался через плечо, но никого не увидел и не почувствовал. Только зябкую сырость.

Дорога впереди, насколько позволяли видеть дождь и туман, была пуста. Когда Гэрлок перешел на шаг, я качнулся, непроизвольно коснулся щекой посоха и отдернулся. Дерево оказалось горячим.

Что-то было не так. Однако сколько я ни напрягал чувства, не улавливал в окрестностях ничего, кроме… кроме смутного ощущения беспокойства.

По мере продвижения на запад посох охладился. А вот хаулеттский большак оказался куда хуже дороги из Фритауна. Да и погода испортилась еще пуще. Ударил холод, да такой, что мокрые ветви придорожных деревьев оледенели, превратившись в нечто вроде переплетения хрустальной проволоки.

Там, где дорога не покрылась льдом, она представляла собой вязкую полосу черной грязи, так что мне поневоле пришлось вспомнить добрым словом чародейский тракт.