Башни Заката

Сегодня волны Восточного Океана ниже, чем обычно, и пенистые буруны набегают на берег почти бесшумно, так что даже в тишине вечера шепоток прибоя едва различим. За спиной юноши чернеет неосвещенная резиденция. И он, и Мегера могут обойтись без ламп, а больше там никого пет.

Когда сумерки делаются еще гуще, Креслин прокашливается и начинает петь.

…И если дерзнешь добраться дотуда,
То кровь твоя утесы согреет,
И тело твое не найдут, покуда —
Покуда горы не постареют;
Доколе камень не раскрошится,
Не стают снега, лежащие ныне…
А стражи, которых весь мир страшится,
Пребудут в грозной своей твердыне…

Ощутив чужое присутствие, юноша обрывает песню, оборачивается и видит стоящую на дальнем конце террасы Мегеру.

— Ну, чего умолк? Я хочу тебя послушать.

— Правда?

— А зачем бы я иначе сюда пришла?

У Креслина на сей счет имеются некоторые сомнения, но он, оставив их при себе, прокашливается и продолжает:

…И пока моя песня в глубинах ночи
Не сгинет вся, до последнего слова,
Не дерзнет никто из юношей очи
Поднять к обители их суровой…

— А какие-нибудь любовные песни ты знаешь? — Мегера говорит тихо, но ее хрипловатый голос легко преодолевает разделяющее их расстояние.

— Немного. Попробую вспомнить.

Поджав губы, юноша перебирает в памяти знакомые мелодии и ерошит рукой волосы. Наконец он начинает мурлыкать первые такты мелодии, стараясь добиться серебряного звучания. Смотрит он при этом на юг, вроде бы и не на Мегеру, но и от нее не отворачивается.

…Поймай упавшую звезду и в небеса верни,
Не дай угаснуть ей,
И пустоту печальных глаз наполнит свет любви,
Что ярче ясных дней…

Мегера слушает, не шелохнувшись и не промолвив ни слова. Приободренный этим, Креслин вновь начинает мурлыкать, а потом запевает новую песню:

…Жить без тебя? Нет, я б не стал
Жить так, как страдальцы, каких я знал,
Чьему одиночеству нет конца,
И чьи от тоски каменеют сердца!

Жить без тебя? Нет, я б не стал!
Как дом опустелый, что я видал…

— Это очень грустная песня…

— Прости.

— Не за что. А повеселее ты ничего не знаешь?

— Не то, чтобы я знал много веселых песен… Дай подумать.

Сумрак сменяет ночная тьма, на небе проступают мерцающие звезды, а в голове Креслина складываются слова — может быть, избитые, но те самые, которые он хотел и не решался произнести иначе.

Ты и свет моих очей,
И огонь моих ночей,
Цель и долгого, и трудного пути.
Ты как ягода в лесах,
Ты как солнце в небесах,
Но не знаю, как тропу к тебе найти…

Закончив, юноша не запевает снова, а направляется к Мегере и садится на каменную стену в нескольких локтях от нее.

— Ты пел так, будто действительно чувствуешь нечто подобное, — произносит она, и голос ее чуть громче мягкого шелеста прибоя.

— Но ведь так оно и есть.

— Знаю. В том-то и беда.

— Беда?

— Мне больно. Тоска гложет. Никто… — она умолкает, потом начинает снова: — Порой ты можешь быть таким нежным, и мне кажется… что все могло бы… Но потом, потом… — она качает головой, и рыжие волосы вспыхивают в темноте искорками.

Креслин буквально впитывает в себя и слабую хрипотцу ее голоса, и легкий наклон головы.

— Помню, — продолжает она, — ты как-то говорил, что видишь, как сияют в воздухе серебром ноты. Я, кажется, тоже видела серебряный отсвет звуков твоих песен.

— Я пытался добиться золотого звучания, но не смог. На моих глазах это удавалось только одному человеку.

— Твоему отцу?

— Верлинну.

Ночь темна и прохладна. Креслин так и не решается смотреть на Мегеру прямо.

— Ты никогда не называешь родителей ни матерью, ни отцом. Почему?

— О том, что Верлинн — мой отец, я узнал лишь по прошествии долгого времени после его смерти. А маршал никогда не относилась ко мне как к сыну. Я и узнал-то о нашем родстве лишь когда достаточно подрос для того, чтобы она могла запретить мне называть ее матерью.

— И ты никогда не думаешь о ней как о матери, да?

— Да.

— Жаль, что она никогда не слышала, как ты поешь. Жаль.

Креслин молчит.

— Желания не всегда сбываются, — продолжает после долгой паузы Мегера. — А иногда, когда исполнение желания зависит от чужих действий, все идет насмарку, если тебе приходится говорить людям, чего ты действительно хочешь.