Башни Заката

Войдя в зал, Креслин выжидает, когда его глаза приспособятся к сумраку. Помещение слишком велико, а освещают его лишь с полдюжины небольших ламп, позаимствованных, как подозревает юноша, из цитадели и заправленных, судя по запаху, чем-то вроде рыбьего жира.

Проморгавшись, Креслин подтаскивает прямо к двери колченогий стол, тоже раздобытый где-то Клеррисом, и поворачивается к Хайелу:

— Ты не мог бы найти мне какой-нибудь табурет?

Капитан выразительно качает головой, однако не возражает, а направляется к помещению, которое должно будет стать кухней, а пока служит кладовкой для хранения хмельных напитков, засохшего сыра и раскрошившегося печенья.

«…ишь, заявился. Что его сюда занесло…»

«…колдунья его вечно сидит с этими суками, а этот и вовсе один уселся…»

Не обращая внимания на перешептывание солдат, Креслин смотрит в угол, где среди коротко остриженных стражей резко выделяется длинными огненно-рыжими волосами Мегера. Заметив его, она тут же отводит взгляд, но все же в ее холодных глазах мелькает недоумение.

— Вот… лучше тут не достать, — Хайел ставит перед столом грубо сколоченный табурет.

— Сгодится, — Креслин выносит табурет на свободное пространство между столами, достает из футляра гитару и садится.

В зале воцаряется тишина.

Перебирая струны, юноша жалеет, что не попрактиковался перед этим выступлением, хотя времени на это у него попросту не было. Он еще раз оглядывает помещение. Стражи из Оплота тесной кучкой сидят за грубыми столами возле обращенной к морю стены, а монтгренские солдаты собрались перед открытыми оконными проемами, сквозь которые, неся с собой из гавани запах соли и рыбы, проникает прохладный морской бриз.

С неуверенной улыбкой, в ответ на которую не улыбается никто, даже сидящая рядом с Шиерой Мегера, Креслин говорит:

— Вкусы у разных людей разные, а я знаю не так много песен, которые одинаково понравились бы и в Монтгрене, и в Западном Оплоте. Так что слушайте те, которые придутся вам по душе, а на другие попросту не обращайте внимания.

Его пальцы касаются струн, и в зале звучит песня.

В горах, куда доступа нет мужчинам,
Поставили ангелы грозных стражей.
Хоть скованы льдом студеным вершины,
Тех стражей сердца холоднее даже;
В руках тех женщин клинки стальные,
Средь вечных снегов на пост они встали,
Они прекрасные и живые.
Но их сердца холоднее стали.

С вершин, где солнца нечасты блики,
Куда чужой не найдет дороги,
Где к небу свои бесплодные пики
Закатные вздымают Отроги, —
Оттуда, где реет Оплота знамя,
Воительниц нисходят отряды
С мечами, разящими словно пламя,
Неотвратимо и без пощады.

И если дерзнешь добраться дотуда,
То кровь твоя лед утесов согреет,
И тело твое не найдут, покуда —
Покуда горы не постареют,
Доколе камень не раскрошится,
Не стают снега, лежащие ныне;
А стражи, которых весь мир страшится,
Пребудут в могучей своей твердыне.

Они же в замке пребудут этом,
Пока поседевшее мироздание
Не позабудет о демонах света
И обо всем, что гласит Предание.
И пока моя песня в глубинах ночи
Не сгинет вся, до последнего слова,
Не дерзнет никто из юношей очи
Поднять к обители их суровой…

В горах, куда доступа нет мужчинам.
Поставили ангелы грозных стражей,
Хоть скованы льдом студеным вершины,
Но тех стражей сердца холоднее даже.
Они останутся в замке этом.
Пока поседевшее мироздание
Не позабудет о демонах света
И обо всем, что гласит Предание.

И пока моя песня в глубинах ночи
Не сгинет вся, до последнего слова,
Не дерзнет никто из юношей очи
Поднять к обители их суровой…