Башмаки на флагах

Еж в растерянности раскрыл рот, Волков засмеялся, а Сыч не смеялся, он был зол.

– «Экселенц», – передразнил он Ежа. – Лезет еще, болван. Чего лезешь, без тебя, что ли, не решат люди? «Все ясно, экселенц, сделаем». Сделает он, полено ушастое. Стой молча, когда люди разговаривают, не лезь, балда.

Еж, насупившись, молчал, Волков все еще посмеивался, когда Сыч, чуть остыв, заговорил:

– Сержант этот, Роммер, с солдатами мне вроде как в помощь будут?

– Тебе в помощь, – соглашается кавалер.

– Сержанта мне в подчинение? – Сыч задумывается. – Это я, значит, чином выше сержанта буду?

– Прапорщик как минимум, – смеется Волков.

– Как Максимилиан?

– Да. Как Максимилиан.

– А… Теперь-то он нос предо мной задирать не будет! – Сыч откровенно доволен. И тут же становится снова серьезным. – А сержант с людьми – это хорошо. Помощь в деле таком не помешает. – Он задумывается. – Коней для них на конюшне вашей взять?

– Да, скажешь госпоже Ланге, что я велел.

– Я мальчишку-рассыльного еще с собой возьму, чтобы опознал бриганта. Чтобы тот не отвертелся, когда прижмем.

– Мысль верная. Бери.

– Деньги, экселенц.

Обычно Сыч, когда просил деньги, корчил жалостливую морду или улыбался заискивающе, а тут нет, серьезен как никогда. Волков достает из кошеля золотой, вкладывает его в крепкую руку Сыча.

– Привези мне бородатого, Фриц Ламме, живым привези.

Фриц обычно болтлив, за деньгу пообещает все что угодно, а тут молчит, золотой в руке зажал и только кивает в ответ.

* * *

После обеда Волков с Гренером-старшим и Брюнхвальдом хотели посмотреть кавалеристов: проверить сбруи, потники, взглянуть, как кони кованы к лету. Брюнхвальд жаловался, что кавалеристы просят больше овса, чем следует, а Гренер говорил, что лошади у кавалеристов весьма крупны, вот и нужно им еды больше. Но когда обед подходил к концу, к кавалеру пришел солдат, встал невдалеке, не решаясь прерывать делами обед командира и ожидая, что полковник обратит на него внимание.

– Ну, что там у тебя? – спросил его рыцарь, отставляя тарелку с костями от жаренной с чесноком курицы.

– Сержант говорит, что к вам пришли, но пускать не решается.

– Кто пришел?

– Купчишка.

– В шею его, – лаконично бросил Волков.

– Так мы и хотели, но купчишка орет, что он ваш, что ему очень до вас надо.

– Очень?

– Очень. – Солдат кивнул. – Морда у него в кровь бита.

– Морда в кровь? Имя как его?

– Кажись… – Солдат задумался. – Гельмандис, что ли?

– Может, Гевельдас? – предположил кавалер.

– Да, точно, господин! Так он и назвался.

– Пусть проходит, – распорядился Волков.

Да, морда у купца была бита. И били, кажется, от души, крепко били. Нос распух, был сломан, вся одежда спереди в бурых потеках, рукава, как вытирался, тоже. Шапки нет, на лбу огромная красная шишка, назавтра станет багровой или синей, левая скула отекла, рассечена. Нет, его били не кулаками, палками били.

– Господин, – запричитал купец, – господин, что мне делать, что делать?

Волков поморщился, встал из-за стола.

– Господа, идите к кавалеристам, я скоро буду.

Брюнхвальд и Гренер обещали после обеда сразу отправиться в эскадрон.

Кавалер взял купца за локоть, хотел отвести его в сторону, а тот завыл вдруг от боли.

– Чего ты?

– Рука! – взвыл купец. – Палками били, а я закрывался, и все по рукам, по рукам попадало.

– Купчишки били?

– Они. На пристани меня поймали и сюда вели, чтобы я у вас узнал, когда деньги вы им отдадите.

– Подлецы, собаки, били за то, что я деньги не отдаю?

– За то, что я ручался за векселя ваши, говорил, что вам верить можно. – Гевельдас захныкал. – Зачем только я с вами связался? Всю дорогу, пока шли, они меня били.

Волкову тут смешно стало, но сдерживал смех, старался оставаться серьезным.

– Будет, будет тебе. Ишь ведь, купчишки люди мирные, а вон как за свое серебро готовы свирепствовать. А ты не плачь, говорю.

– Да как же не плакать, когда они грозились, если деньги им не верну за все векселя, и дом мне спалить.

– Не посмеют, то дело подсудное.

– Грозились баржи мои забрать, склад мой сжечь.

– Говорю же, не посмеют.

– Убить грозились.

– Не допущу.

– Да как вы не допустите, если вы тут, а я там. – Купец махал рукой и тут же морщился от боли. – Больно-то как, не сломали ли они мне кости?

– Пока ты мне нужен – не допущу.

Волков потрогал его руку. Хоть купец и снова заорал, но кости в руке не сломаны.

– Не допустите, а брань тоже не допустите? Они еще… бранились подло.

– Что говорили?

– Говорили, что хуже жида только жид-выкрест.

– Кто тебе еще такое скажет, так ты в ответ говори, что напишешь донос на него в святую инквизицию, а тому горлопану святые отцы уже разъяснят, кто лучше, а кто хуже. И так разъяснят, что мало ему не будет.

Гевельдас на мгновение даже перестал причитать, такая мысль ему, кажется, понравилась. Но, вспомнив свою главную беду, снова начал:

– А что же мне с купцами, с векселями делать? Они ведь и вправду меня убить могут. Деньги-то вы немалые у них взяли.

– Денег я у них не брал, пусть не брешут, – напомнил ему кавалер, – брал товары по ценам завышенным. Так что пусть терпят.