Башмаки на флагах. Том 4. Элеонора Августа фон Эшбахт

— Бывший муж моей дочери был папистом, так что у вашего племянника нет нужды менять веру, — тут Райхерд сделал паузу. — А ваш племянник носит ваше имя?

«Слава Богу, я дал ему своё имя и записал это в церковных метриках, вот оно и пригодилось».

— Да, он носит мою фамилию. Его имя Фолькоф. Бруно Фолькоф.

— Что ж, хорошо…

И тут кавалер понял, почему ландаман спрашивал про имя племянника, этот простой на вид человек был, кажется, весьма неравнодушен ко всяким проявлениям видимого благородства. И восхитился он сапфиром совсем не потому, что камень был великолепен, а потому, что это подарок императора. Поэтому же он спрашивал про фамилию Бруно. Человек думал о том, что его внуки будут носить знаменитое на всю округу имя.

«Э, братец, а ты, кажется, тщеславен, как, впрочем, и все вышедшие из мужиков богатеи. Это как раз по мне».

— Но мне нужно будет время, — продолжал Райхерд. — Семья должна принять решение. Дело это очень важное.

— Да-да, конечно, но прошу вас не тянуть с решением. И чтобы ускорить дело, прошу передать вашей семье, что за Бруно я дам пять тысяч десятин земли и десять мужиков, а к дому его дам ещё пять дворовых девок, и сие всё перейдёт рождённым в законном браке детям.

— Хорошо, — кивнул Райхерд, снова разглядывая яркий синий камень, — я потороплюсь с ответом, к счастью, все родственники, что имеют право слова, приехали на сей раз со мной.

— Надеюсь, что он будет благоприятный.

Райхерд ничего на это не ответил, поклонился, собираясь уже уйти, но кавалер его окликнул:

— Простите, господин Первый Консул, чуть не забыл, — произнёс генерал, хотя ничего он на самом деле про это не забывал, — вы просили поводы для мира, а этот довод я упустил. Коли вам ещё нужен будет один, так вот вам: я всё ещё помню о восьмидесяти тысячах прекрасных брёвен, что сложены в горах севернее Рюммикона.

Райхерд на сей раз посмотрел на генерала неодобрительно, ещё раз ему коротко кланялся и, так ничего и не сказав, пошёл к своим людям.

«Ничего, путь и он и все остальные спесивые и воинственные горные мужики помнят, с кем имеют дело. Шутить да заискивать, если мира они не захотят, больше не буду. Сожгу всё, разорю всё».

Глава 41

То ли совсем ему стало скучно, то ли возраст брал своё, то ли избаловал его Господь щедротами, но после разговора с ландаманом ему совсем не хотелось возвращаться на переговоры.

В иные, прошлые времена он был бы там неотлучно, за каждый крейцер торговался бы, даже зная, что вся суета может быть напрасной. А теперь нет… Тоскливо ему было слушать все те пререкания, в которых адвокаты его были как рыба в воде. Как открыл ему Первый Консул глаза на все невидимые обстоятельства, так весь пыл его к переговорам сразу угас. Теперь он пошёл к реке, уселся на берегу, не боясь испачкать свои роскошные панталоны и замарать туфли, позвал Гюнтера с вином и стал смотреть на воду, попивая вино и думая только лишь об одном: отдаст ли Райхерд свою дочь замуж за его племянника или нет.

«То решило бы все вопросы сразу. Если ландаман так влиятелен, как говорят, то он уж найдёт управу на всех тех, кого он называет горлопанами из совета кантона. Что ж, сети расставлены, попадёт ли в них рыба?»

Тут он уже ничего не мог поделать, только лишь ждать. Ждать! Хоть это для него было и непросто. Хорошо ждать бродяге да нищему на паперти, уж Господь да смилостивится и пошлёт чего-нибудь. А ему-то как раз ждать в большой убыток. И тут нечего считать зарплату адвокатам. Двадцать шесть монет в день — это сущие пустяки по сравнению с тремя тысячами людей и восемью сотнями коней, которых ежедневно нужно кормить. Да, много еды, много фуража взял он с боем, и кони, пока стоят без ежедневной тяжкой езды, могут и траву объесть вокруг лагеря. Но всё равно и овёс, и бобы, и горох, и сало, и солонина, и мука, и лук, и чеснок… Всё, всё, всё это исчезает возами, целыми возами. Да не возами, а целыми небольшими обозами. Прошёл день — и нет десятка телег с едой и овсом. Вот так, отдохнул у речки, попил вина, а полвоза еды ушло, как в прорву. И это не считая платы, что нужно платить всем этим тысячам людей, от первых офицеров до последних кашеваров или возниц.

Вот и сиди жди. Выслушивай пустую болтовню тех, у кого язык без костей. То есть этих чёртовых адвокатов да переговорщиков от горцев, которые им под стать.

От таких мыслей ему даже отличное вино надоело, разонравилось, он выплеснул остатки из кубка на землю. Встал и пошёл посмотреть, как идёт дело с укреплением лагеря. Лагерь он будет укреплять ещё и ещё. Он и так уже неплох, но есть ещё куда улучшать. И пусть чёртовы горцы, все эти приехавшие с болтунами офицеры видят, что дело ещё вовсе не кончено, что он отсюда уходить пока что не собирается. И коли мира не случится, то встанет он на их земле так твёрдо, что зубы об его лагерь они обломают.