Башмаки на флагах. Том 3. Графиня фон Мален

Банкиры переглянулись. А Энрике Кальяри и говорит вкрадчиво:

— Но тот дом, в котором проживает ваша племянница, немного подорожал. У него теперь другая цена.

А Волков ему и отвечает спокойно и даже холодно:

— Нет, не другая. А всё та же. Двадцать тысяч талеров чеканки Ланна и Фринланда. И не забудьте предоставить мне на дом купчую.

Фабио Кальяри и Алесандро Ренальди переглянулись. Кажется, эти достойные мужи понимали друг друга без слов, и посему Фабио Кальяри произнёс:

— Купчая на дом будет у вас, как только нотариусы начнут работать. А золото можете пересчитать прямо сейчас. Оно при нас.

— Отлично, господа, — улыбался кавалер. — Я хочу видеть своё золото.

Два небольших сундука, наполненных мешочками с золотыми монетами, по сто штук в каждом, перешли в его собственность. Ещё и неплохой дом. И всё это грело ему душу. Пусть теперь казначей архиепископа скрипит зубами, и его сеньор вместе с ним, пусть к ним присоединится пройдоха Наум Коэн со своими дружками-еретиками из Эксонии и Нижних земель. Да пусть все они хоть до корений сотрут свои старые зубы, главное, что у него теперь есть два сундука золота. И войско в четыре тысячи человек. Теперь-то он уже не пропадёт. Кавалер прекрасно знал, что невозможно стать богатым, не нажив себе врагов. И пусть пока врагов много. Ничего, ничего. Даст Бог, и их поуменьшится. И для того, чтобы их на этом свете стало меньше, он уж расстарается.

Банкиры увезли серебро в город, когда небо уже светлело на востоке. Максимилиан, Фейлинг и Румениге улеглись спать в опустевших от серебра возах, даже гвардейцы его дремали. А ему было не до сна. Рене уже гнал мужиков, баб и детей до ветра и мыться. До ветра, чтобы потом в дороге никто не просился в кусты. Чтобы не задерживал движение. А мыться — мыться утром, если есть поблизости ручей или река, было обязательно. Так брат Ипполит велел. Мужики и бабы не очень-то верили в то, что если мыться, то не будешь болеть, но раз велели, что ж тут поделаешь. Затем все получали хлеб, солонину и чеснок на завтрак. Еду кашевары не экономили. Господин велел довести как можно больше людей живыми и здоровыми, значит, кормить их нужно хорошо. Волкову нравилось, как монах и Рене всё устроили. Всё было по делу. Строго, но без лютости. Как и надо. Хорошо, что спать со своим выездом не завалился. Увидел всё и был спокоен, что людишек, доставшихся ему, до Эшбахта доведут.

— Пойду пораньше, пока роса. Чтобы по пыли меньше идти, — прощался с ним Рене. — Думаю в четвёртый день выйти к реке.

— Дай вам Бог, дорогой родственник, дай вам Бог! — напутствовал его кавалер.

А тут уже весь лагерь ожил, задымил множеством костров, запах простой стряпнёй из складских котлов. И едой более изысканной из запасов для офицеров. Поварята-подручные рубили кур, набивали колбасы, выбивали днища у бочек с пивом, откупоривали дорогие и крепкие бочки с вином. Вино щедро разбавляли водой. Не пристало офицерам с утра во хмелю быть. Возницы задавали корм лошадям, воду им несли, вычерпывая ближайший ручей до мути, до дна. Волков шёл по лагерю и опять был доволен. Всё было устроено правильно, если не считать того, что лагерь совсем был незащищён.

Но зачем тут защита? Кого бояться? А всё остальное в лагере было правильно. Тут к нему из-за телеги с мешками выскакивает Роха. Уже по тому, как у капитана глаза горели, Волков понял, что он взволнован. Скарафаджо не из тех, кто ходит вокруг да около, он начинает сразу, даже не здороваясь:

— По лагерю слух пошёл, что ты, друг мой старый, этому дураку-кавалеристу Реддернауфу чин присвоил майорский.

— Отчего же он дурак, он не дурак вовсе, — замечает кавалер.

— Все кавалеристы дурни, ты и сам про то знаешь, — продолжает уверять генерала Роха. — Ничего, кроме как гнать вперёд, больше и не умеют. Либо вперёд бегут, сломя голову, если атака удалась, либо разбегаются кто куда, как зайцы, если атака не получилась.

— Может, и так, может, ты и прав, или думаешь, что кавалерия в войске не нужна? — говорит Волков, а сам так и идёт по лагерю, смотрит, всё ли в порядке.

— Да нет, кавалерия, конечно, нужна, — соглашается Роха, прыгая рядом с ним на своей деревяшке и едва поспевая за рослым генералом. — Я просто про то, что ты звание ему дал.

— А как не дать, когда у него под рукой уже больше четырёх сотен людей? А он ещё полсотни набрать грозится. Четыреста человек — целый кавалерийский полк. Он мог бы и полковника просить, а я ему только чин майора дал.

— То верно, то верно, конечно, — соглашается Роха.

Волков даже заулыбался, зная, о чём капитан заговорит далее. А тот и продолжал:

— А ежели так рассуждать, то у меня тоже три сотни людей.

— Три сотни людей? Неужели?

— Да! Три сотни. У меня одних мушкетёров сто шесть человек. Сто шесть мушкетёров. Да ещё двести шесть человек аркебузиров.

— Сто шесть мушкетёров? — эта цифра кавалера радовала.