Башмаки на флагах. Том 1. Бригитт

Волков, трезвея с каждым его шагом, ждал, не отводя от солдата глаз. А в зале стоял шум. Прислужники главного виночерпия у стены деревянными молотами ломали дно очередной винной бочке. Меж десятков столов поварята носили и носили огромные подносы с великолепными блюдами, от которых ещё шёл пар. Гости были веселы, все болтали и кричали хмельно, дамы раскраснелись от вина и жары, стали снимать шарфы, обнажая прекрасные шеи и плечи, а незамужние так и вовсе волосы стали распускать, и все они смеялись над пьяными, а тут ещё и музыка стала играть. Да, это был отличный пир, вот только рыцарь Божий уже знал, что праздник для него закончен. Хотя и не знал, что его ждёт.

Солдат же подошёл и после короткого поклона стал говорить негромко что-то ему на ухо. А после достал и бумагу, протянул её господину и отошел на шаг от кресла того.

Когда кавалер дочитал бумагу, ни от благодушия, ни от хмеля и следа не осталось на его лице.

Стало оно обычным его лицом, суровым, каменным.

— Ступай к ротмистру Брюнхвальду, — произнёс кавалер, указав на того солдату рукой, — скажи, чтобы собирался.

Солдат кинул и пошёл по залу к ротмистру. Сам же Волков снова поднял кубок и отпил вина.

Когда ротмистр выслушал солдата, он сразу поглядел на кавалера. Взял полотенце, вытер рот и руки и извиняясь и кланяясь соседям, стал вылезать из-за стола.

А солдат уже сообщал что-то ротмистру Рене. Тот тоже перестал есть. Стал озабоченно переговариваться с матерью невесты, вид у которой сразу стал испуганный. А тут ещё и музыка стихла и людской гомон в зале стал затихать, гости смотрели как один за другим поднимаются из-за столов офицеры фон Эшбахта. И уже появились в глазах людей непонимание и удивление. Все стали спрашивать друг у друга, что происходит. Смотрели на центральный стол. А там кавалер, перегнулся через подлокотник кресла и что-то говорил госпоже фон Эшбахт, а та слушала его с лицом белым и перепуганным.

И тут первый раз в зале прозвучало слово «война». И полетело эхом по залу: «Война?» «Война?»

Теперь уже и епископ, и бургомистр выглядывали со своих мест, смотрели на кавалера вопросительно, желая знать, что произошло.

Понимая это, кавалер похлопал по руке свою жену, которая вдруг горько зарыдала, а потом встал и произнес, чтобы все желающие услышать услыхали:

— Господа, граф фон Мален и графиня фон Мален после обеда сегодня занемогли. Графиня плоха, а граф лишился чувств и в себя не приходит. Да смилуется над ними Господь. — Он перекрестился и за ним стали креститься все остальные, кто был в зале, включая слуг. — Посему, я должен откланяться, так как моя сестра любимая и тесть мой больны, вас же я прошу продолжить пир.

Он помог жене встать, тут же вставали и бургомистр, и епископ, и изрядно пьяный Дитмар Кёршнер. Все шли к нему с вопросами и соболезнованиями. Но тут с неожиданной стороны себя проявил епископ: строго говоря со всеми, он отстранил людей от Волкова:

— После, господа, после.

И, оторвав его от жены, пошёл с ним под руку:

— Не делайте глупостей кавалер, не спешите, выясните все обстоятельства и приезжайте ко мне. Мы всё обсудим.

Волков молча кивал.

— Понимаю, как дорога вам графиня, но всё равно — не делайте глупостей.

Волков опять кивал.

Потом святой отец пошёл успокаивать госпожу Эшбахт, а к кавалеру подошёл господин Кёршнер и пьяным тоном говорил:

— Ах, как жаль, дорогой друг, как жаль дорогой родственник, я и позабыл, что графиня — ваша сестра. Очень, очень сожалею, дорогой родственник. Я, дорогой родственник, вот что вам скажу. Если вам вдруг потребуются… Потребуются деньги. Говорите мне по-родственному. Не стесняйтесь.

Кавалер похлопал купца по плечу:

— Спасибо, дорогой родственник, обязательно скажу, если будет нужда.

Но, как он ни любил деньги, сейчас он о них не думал. Сейчас он вообще ни о чем не думал, думал лишь про Брунхильду. Не про беременную жену, что шла за ним, заливаясь слезами, не про прекрасную Бригитт, которая пыталась протиснуться к нему через многих людей, что были у выхода. Нет, только про распутную и взбалмошную девку, что встретил в поганой харчевне в убогом местечке Рютте. Когда-то Волков думал, что будет она ему большой опорой, когда станет графиней, что и сама станет счастлива. Шутка ли — графиня! Но никак он не мог подумать, что всё может закончиться вот так вот. «Занемогли после обеда». Так было сказано в письме, что писал её паж. Что это значит? Что это такое?

Как это могло быть? «Занемогли после обеда!»

«Ух, змеиное семя Маленов!»

Кулаки у рыцаря сжались, лицо стало страшным. Нет, никогда у него не было к Брунхильде тех чувств, что он испытывал к Бригитт.