Басаргин правеж

Андрей Басманов сидел напротив, расстегнув опушенный бобровым мехом кафтан с шелковыми шнурками застежек вместо пуговиц. Снизу была атласная рубаха, тоже расстегнутая. С шеи свисал крупный золотой крестик. Опричник тоже пребывал в глубокой задумчивости, которую пытался прояснить кубками вина, что бывалый воин глотал один за другим. Но вместо ясности глаза его только сильнее соловели.

— Не люб мне Филипп, — сказал Басарга, поняв, что никакого разговора не будет и что позвал его к себе новгородский епископ лишь в порыве отчаяния, не имея никаких планов. Выпить подьячий был не против, но нужно и меру знать. Собеседники захмелели, а падать головой на стол в гостях боярину Леонтьеву не хотелось. — Не люб. Посему, коли чем помочь супротив него надобно будет, сказывайте. Подсоблю.

— А ведь тебя государь слушает! — внезапно вскинул голову Басманов. — Эк ты Германа сковырнул… Сковырни и Филиппа, а?

— Я уж попытался. Но удобен больно новый митрополит Иоанну. Не зря он его из такой дали притащил.

— Но ведь ты мо-ожешь… — с пьяной жалостливостью попросил опричник. — А поехали завтра в слободу? Ты там к Иоанну явишься — и скинешь!

— Дочь моя духовная у царицы в наперсницах! — внезапно поднял голову новгородский епископ. — Ее тоже испросить надобно! Постой, постой, — засуетился Пимен. — Я ей грамоту отпишу…

— Не нужно, — поднимаясь, ответил подьячий. — На словах передам.

— Едем! — решительно поднялся Андрей Басманов и тут же завалился мимо скамьи. Хорошо хоть, она рядом со стеной стояла — не упал, просто сел обратно, немного наискось: — Завтра же едем!

— Поезжайте, — согласился Басарга. — В Александровской слободе и встретимся. Мне же завтра нельзя, в Поместный приказ наведаться нужно обязательно. Но я верховой, я вас догоню.

Неделя у подьячего выдалась тяжелая. Сперва братчина с друзьями. Потом веселье с друзьями по поводу царской милости. Сегодня вот — печаль епископская по поводу хиротонисации игумена Филиппа в митрополиты московские. А завтра — Басарга с побратимами собрался жалованные грамоты на уделы новые получать. И по такому случаю, само собой, без гулянки крепкой не обойтись.

Боярин Леонтьев размашисто перекрестился, мысленно моля Господа о здравии.

— Истинно так, — согласно пробормотал Пимен и тоже перекрестил свою длинную седую бороду.

Басарга счел это ответом Всевышнего и немного расслабился.

* * *

В следующий раз все они встретились уже в епископских палатах Троице-Сергиевого монастыря[31], в трех часах пути от Александровской слободы. Басарга пришел сюда поздно вечером, один, оставив друзей и холопа на постоялом дворе, и ощущал себя самым настоящим заговорщиком. Впервые в жизни своей поступал он не в согласии с волей государя, а вопреки ей — хотя и на благо русского царства.

Андрей Басманов был уже здесь, с надеждой спросив:

— Ну как?!

— Сказывал я, что Филипп опричников душегубами обзывает, — отчитался подьячий. — Но Иоанн токмо отмахнулся с усмешкой. Молвил, что «пустое это все». Полагает, митрополит так злобу епископскую тешит.

— А еще что? — Архиепископ Пимен, в полном облачении, с белым клобуком на голове мерно расхаживал от стены к стене возле скромно накрытого на этот раз стола. Токмо малина, мед и яблоки. Правда, кувшин с вином все же был, и Басарга налил себе полный кубок. Ему просто хотелось пить.

— Не слушает. Его наконец-то донимать перестали с его обителью самовольной, вот и радуется. Токмо-токмо дух перевел после прежних попреков. Нет, святой отец, ныне его супротив Филиппа не подвигнуть. Да и простыми попреками не обойтись. Надобно вину найти куда более тяжкую.

— Мздоимство! — вскинул голову Андрей Басманов.

— О воровстве игумена соловецкого я государю не один год сказывал, — повернулся к нему Басарга. — И видишь, чем сие завершилось?

— Что же тогда?

— Государя супротив Филиппа не настроить, — уверенно произнес подьячий. — Ему ныне в митрополите все нравится. А вот если самого Филиппа… Коли митрополит начнет Иоанна упреками изводить по примеру архиереев прочих, терпение царя кончится быстро. А еще лучше, коли не просто попрекнет мелочами всякими, а серьезно вмешается. Такого царь не простит.

— Кто настраивать будет? — остановился Пимен. — На Филиппа-выскочку все епископы с презрением смотрят. И он, знамо, тоже никому не верит.

— Тут я не советчик, — развел руками Басарга. — И не помощник. Иоанн повелел мне опять на Студеное море возвертаться. С податями там о прошлую зиму беда приключилась. Ныне надобно менять все, сборщиков царских назначать, распределять, какая волость куда и сколько платить должна, недоимки пересчитывать, новые книги учетные заверять. Надолго сие. Коли при дворе появляться стану, то на денек-другой. Однако же супротив Филиппа завсегда на меня положиться сможете…

Он поклонился и ушел.

* * *

И снова зажурчала вода под носом струга, унося опричника и его побратимов в далекие двинские земли. Два дня по Волге, полдня по Шексне. Волок, Сухона, три дня вниз по течению — и вот она, Двина!