Басаргин правеж

Трехведерная медная братчина стояла на краю стола, накрытая с верхом белой пеной, пахнущей горьким хмелем и сладким липовым медом. Вокруг было наставлено изрядно мисок с соленьями и маринадами, подносов с мясом и рыбой, сластями и пирогами. Однако ничто вокруг не привлекало к себе такого внимания.

— Я ведь уже забыл, побратимы, как выглядит она, — повел плечами Илья Булданин. — Когда мы в последний раз братчину пили?

Ныне он был в сапогах, шароварах и косоворотке, поверх которой опоясался саблей.

— Давно, — ответил ему Софоний Зорин. Он тоже был в шароварах и рубахе, но только атласной.

— Уж не помню, когда мы так, вчетвером, собирались? — почесал в затылке Тимофей Заболоцкий. На нем, единственном, был надет кафтан, и пояс прятался под расстегнутыми полами. — Басарга, не скажешь, с какой такой стати государь нас всех вдруг к себе вызвал?

— Иоанн не сказывал, а спрашивать я не стал, — пожал плечами подьячий. — Повелел вас созвать и отослал.

— Лишь мы четверо знаем о его тайне, — перекрестился Софоний. — О существовании его старшего брата. Вот он нас вместе и собрал, чтобы разом прихлопнуть.

— Вечно ты страсти какие-то придумываешь, друже, — поежился боярин Заболоцкий. — Положим, не мы одни сие знаем. Да и секреты хранить умеем.

— Кто еще знал, нам неведомо, — пожал плечами боярин Зорин. — Может статься, они уже на небесах. Али договорился с ними Иоанн… А нам проще головы с плеч снести. Я бы обязательно снес.

— Хорошо, что ты не государь, друже, — ухмыльнулся малорослый боярин Булданин. — Иначе пришлось бы нам в Литву али в Крым драпать.

— Дык еще не поздно, други…

— Ты думай, чего сказываешь, Софоний. — Басарга вспомнил, что он все-таки царский подьячий. И такие беседы при нем вести негоже.

— Шучу, — мрачно оправдался боярин Зорин.

— Что хорошо, так это то, что приказ царский нас наконец-то вместе опять собрал, — расстегнул и отбросил пояс Илья Булданин. — И чужих, на диво, никого с нами нет. А казнить нас царь надумал али возвышать — дело десятое. Главное, что всех четверых.

— Ну, так чего же мы ждем? — Тимофей Заболоцкий скинул кафтан, подошел к столу. — Пусть всегда средь нас, побратимы, и хлеб будет общий, и радость общая, и слава общая, и беда одна на всех. Как эту чашу мы на всех поровну делим, так бы и судьба делилась!

Он взялся за рукояти братчины, напрягся. Сквозь влажную ткань тонкой льняной рубахи стало видно, как напряглись мышцы. Двухпудовая чаша оторвалась от стола, поднялась на высоту его роста — могучий боярин коснулся губами и стал жадно пить. Через несколько мгновений он опустил братчину обратно и отступил, отирая усы и бороду от пены рукавом.

— Ох ты! Да, крепок брат! — как всегда, не сдержали восхищения его друзья.

— Чтобы у нас всегда и хлеб, и беды, и радости, и судьба общими были… — подошел к чаше Басарга, взялся за рукояти, напрягся… Но братчина не поддалась, пришлось наклоняться к ней самому, благо хмельной мед покачивался у самого края.

— Как эту чашу на всех делим, так чтобы и судьба делилась! — подскочил к столу Илья, но, хотя за рукояти и взялся — поднимать, похоже, даже и не пробовал.

— Как чаша общая, так бы и остальное все делилось… — последним, утерев тонкие усики, к братчине подступил Софоний, но и ему в руки она не далась, пришлось пить так.

Только после шестого круга промеж побратимов братчина полегчала настолько, что Басарга начал отрывать ее от стола. Но теперь на это никто уже не обращал особого внимания. Друзья сидели за общим столом, угощаясь выставленными хозяином яствами, смеялись, вспоминали минувшие стычки и победы. И хотя соединившая их Арская башня была когда-то местом кровавого побоища, ныне о ней бояре вспоминали вовсе не с содроганием, а даже с какой-то теплотой.

— Как же так получилось, что ныне мы все по одному да каждый за себя? — удивился Тимофей. — Вроде братчину пили, в союзе над нею клялись. По обету обязаны каждую осень собираться и неделю пить без просыху! А мы уж забыли, сколько она весит и как выглядит.

— У кого служба, у кого семья, — пожал плечами Софоний.

— Ну, так мы же вместе! — сжал кулаки боярин Булданин. — Так нужно вспомнить об обете и более уж не нарушать. Снова вместе стать! Навеки!

— Как бы нас завтра государь воистину навеки вместе не свел, — мрачно ответил ему Софоний. — Подожди клясться. Утро вечера мудренее…

Государь пребывал в Москве и принял четверых бояр в думной палате кремлевского дворца, в которой до того обсуждал что-то с земскими князьями и православными иерархами. Рынды впустили побратимов еще до того, как знать разошлась, и им пришлось, поминутно низко кланяясь, протискиваться вперед между князьями, думными боярами и архиепископами. Однако слова, что услышали они от Иоанна, разом возместили все неудобства.

— Ныне оставьте меня все! — сказал царь, увидев четверку. — Желаю наедине с сими слугами верными побеседовать!

И всей знати, что за миг до этого надменно поглядывала на худородных бояр, пришлось, низко кланяясь, пятиться к дальним дверям длинной узкой палаты.