Басаргин правеж

— Проклятье, на боку влажно, — остановившись, поморщился Басарга. — Похоже, пока я тебя дергал, у самого повязка сползла. Давай на постоялый двор двигать. Нужно переделывать.

Когда Тришка-Платошка, раздев хозяина, отер его рану и снова закрыл полоской рыхлого болотного мха, прижимая его повязку, дверь неожиданно открылась, в светелку вошел купец Прокоп Бачурин, одетый в неожиданно простой тулуп, скроенный из волчьих шкур. Скинул шапку.

— Ты чего? — удивился опричник. — Ты не спеши, я сам за тобой приду.

— Вот… — пройдя вперед, купец положил на стол два листа бумаги.

— Что это?

— Купчая, — ответил Бачурин. — Вижу я, ты к нам на море Студеное зачастил. Что ни год, по два раза появляешься. Я же причалы возле монастыря Михайло-Архангельского новые поставил, для кочей больших да кораблей немецких. Ну, знамо, и дом неподалеку срубил. Добротный, просторный, с двором. Как приезжать станешь, боярин, по дворам скитаться не понадобится, сразу к себе поселишься. Там и прислуга, и порядок будет. Покуда жив и здоров, прослежу. Это купчая на дом сей. На тебя. И расписка моя, что деньги сполна получил. Живи, пользуйся.

— Да ты, Прокоп, никак меня купить удумал?! — вскинулся подьячий.

— Осторожно, боярин! Опять повязка уползет! — предупредил холоп.

— Ты же по справедливости судишь, боярин царский? — ответил откупщик. — Вот и рассуди по справедливости. Супротив царя али казны я ничего не сотворил. Супротив общества, земства — тоже. Только твоя кровь на мне и твоя обида. Тебе за сие страдание какое возмещение приятнее будет: дом теплый и большой али зрелище краткое, как меня, старика, в петлю засунут? Твоя воля, ты и выбирай.

Басарга прикусил губу, глядя на грамоту. В душе мелькнула подленькая мыслишка прибрать купчую, а откупщика засудить… Мелькнула и пропала — не умел царский опричник жить с такими мыслями. По совести, надо было выбирать одно из двух: или месть, или купеческий особняк. Боярин представил себе, как на шею Прокопа Бачурина, раздетого до исподнего, накидывают петлю, как заправляют ее под сбитую в колтыши бороду, как вздергивают и откупщик судорожно дергается в петле, потом замирает — а из расслабленных кишок…

Опричник невольно передернул плечами. Может, дружелюбия у него вороватый откупщик и не вызывал. Но не до такой степени.

— Я оставлю дело незаконченным, — сказал Басарга Леонтьев. — Если со мной что-нибудь случится, новый подьячий будет разбирать мои бумаги, найдет незавершенный сыск и доведет до конца.

— Благодарствую, боярин, — степенно поклонился купец и вышел.

Басарга помолчал, потом раздраженно сплюнул:

— Будь я проклят! Все-таки его взяла… Прокоп меня купил.

— Ерунда, боярин, — простонал с сундука Карст Роде. — Твоя кровь, твоя и плата. Я свою куда дешевле продал. А от лишнего трупа наш мир лучше не станет.

Митрополит всея Руси

Залив раздражение парой кувшинов красного вина, улучшающего, по словам местного лопарского лекаря, кроветворение и потому зело полезного при ранах, на третий день Басарга собрался съездить к устью Двины, к Михайло-Архангельскому монастырю — посмотреть бывший дом купца Бачурина, а ныне его. Раз уж взял — нужно принимать во владение. Правда, лошадей опричник уже успел продать, рана при резких движениях могла открыться, пленника одного оставлять не хотелось… Пришлось договариваться с хозяином, чтобы тот одолжил крытый возок.

Однако на рассвете, когда Тришка-Платошка уже начал таскать в легкую кибитку немногочисленные дорожные пожитки, со стороны реки донеслись истошные вопли. Волна криков покачалась у реки, после чего покатилась дальше по городу.

Хозяин, запрягающий лошадей, прислушался, хмыкнул и стал развязывать только что затянутые узлы.

— Ты чего? — не понял холоп.

— Обратно все тащи, — посоветовал ему холмогорец. — Не успели. Ледоход…

Для портового города вскрытие реки стало всеобщим праздником. Сюда уже съехались в ожидании работы рыбаки, грузчики, моряки, плотники и прочие мастеровые, ремесло которых было связано с работой порта или ремонтом кораблей. Ледоход означал, что вот-вот к причалам прибудут корабли, заскрипят тали, распахнутся ворота амбаров, оживет и зашумит торг. И мужики радостно пропивали последнее серебро в свои последние свободные дни. Когда начнется навигация — всем будет уже не до хмельного.

Впрочем, ледоход еще катился по реке толстым одеялом из рыхлого, вспученного и переломанного льда, местами присыпанного снегом, а местами — землей с песком и ветками, а на берегах уже заскрипели ворота, закачались мачты крутобортых кочей с набитыми на брюхо лыжами, а на борта — толстым дубовым тесом. Они первыми заскользили в сделанные в припае возле причалов проруби, первые распахнули крышки трюмов и стали принимать заждавшиеся покупателей товары из ближних амбаров. Уже через неделю после начала ледохода один за другим кочи начали поднимать паруса и отважно врезаться носами в густую ледяную мешанину, отправляясь в далекий путь вокруг Мурманского берега к портам датчан, англов и франков.