Барвинок

- Ты корень калган-травы искал, для калгановки, еще яблоки рядом, сторговался хорошо. Иль не помнишь меня?

Хлопец кивнул неуверенно, улыбнулся робко.

- Помню, просто сразу не признал.

- Так что, видел ты утопленницу?

- Видел. Когда купец кричать начал, я ее увидал. Она с ним рядом появилась, поманила его, и он совсем с ума сошел…

- Так как она выглядела? Почему решил, что утопленница? - перебила я Тараску.

Хлопец задумался, плечами пожал, уставился мимо меня.

- Так зеленая вся, тиной облеплена, лицо рыба съела, коса распущена…

- Говорят, прошлой ярмаркой утопла?

Шинкарь влез:

- Утопла, как же. Люди добрые сказывают, сама пошла топиться!

Тараска бесцветные брови сдвинул гневно, заволновался.

- Неправда! Брешут люди, от зависти брешут!

- Да как можно! Злыдень! Зачем ясну пани морочишь? Молчи уже. Глаза она тебе застила, дурню, а ты и рад. Марыська еще той хвойдой была, я вам так и скажу, ясна пани. А ведь и смотреть не на что, дура размалёванная, из всей красоты - коса и только. А как из речки достали, коса и отвалилась, а сама Марыська раздутая и страшная… А ведь ровно пава между девками ходила, как же, единственная дочка Ивана Бунчука, завидная невеста!

Я глаза прищурила, глядя, как шинкарь злобой исходит, видно, девка и ему приглянулась.

- А что, жених у нее был?

Аж перекосило шинкаря, грохнул передо мной чарку горилки да нехитрую закусь.

- Тьфу! Был, как не быть, ясна пани! Иван расстарался, сосватал дочку в соседний хутор, за пасечника Стёпку Кривошея. Тот уже два года как во вдовцах ходил, хозяйку в дом присматривал. А у него богатый надел земли, я вам так скажу. И свадьбу уже готовили, сыграть должны были на Покрова.

- Так чего ж Марыське топиться? И жених славный, и свадьба богатая, всем девкам на зависть… - поддела я шинкаря.

- А откуда бедному шинкарю знать, - пожал он плечами. - Только зачем ей в воду самой лезть? Ведь холодно было на Покрова в прошлом году…

- Так может, и не сама? Может, помог кто, а?

Шинкарь обиженно засопел, усы подкрутил, на казацкий манер. А сам небось даже сабли в руках не держал, поганец! Ох, и хотелось мне его нагайкой отходить, чтоб не повадно было.

- Может и помог. Кто ж теперь знает. Только я вам так скажу, ясна пани, не своей смертью померла, и то правда.

- А купцы что же?

- А что купцы? - не понял шинкарь.

- Чего девка им является? А не жениху своему или батьке? Или мамке?

- Мамка ейная при родах умерла. А Кривошей жениться собрался, погоревал и хватит.

- А на ком?

- Так на Оксанке Горобець. С лица воду не пить, а скарб за ней знатный староста дает.

- И свадьба когда?

- Как ярмарка закончится, так на Покрова и сыграют. Слажено уже все.

- Купцы, что померли, в прошлом году тоже на ярмарке были?

Шинкарь кивнул, но молчал. Потом меня пальцем подозвал, на Тараску искоса глянул, зашептал мне на ухо.

- Люди добрые сказывают, гуляла она с купцами заезжими. Жадная до подарков была да похвалы. Я вам так скажу, ясна пани, Тараска за ней как барвинок вился, только куда халупнику без родителей на такую девку заглядываться! Хоть и знал про купцов, сам говорил про то, да только как померла она, совсем умом тронулся, слово против нее не дает сказать…

Не верила я в утопленницу, что купцов за собой в пекло тянет. Если б каждый убиенный за душегубом своим из нави мог возвращаться, то за мной сколько бы ляхов убитых ходило, подумать страшно! Вздрогнула, оглянулась, словно и вправду за мной ляхи притаились, за батьковским крестиком потянулась, пустое место на груди обожгло. Клятый лях! Косой черной встряхнула и к дому олийника Бунчука отправилась. А на могилку к девке все равно надобно придти, помолиться, чем черт не шутит.

Богатая хата, только пустая и печальная, словно мороком скрыта. Я хозяина кликнула, долго не отзывался. А как во двор зашла, окна настежь открытые увидала и сообразила, что поминки недавно справили. Ведь аккурат его дочка в прошлую ярмарку потопла, год прошел. Стыдно стало, уйти хотела, только поздно, вышел хозяин. Высок, темноволос, с чубом казацким да выправкой, никак из гнездюков?

- Челом вам, пане, - поклонилась я. - В хату пустите? Поговорить надо.

Оглядел меня олийник, на пол сплюнул, кивнул неохотно.

- И тебе не хворать, девка. Заходи, коли надо.

В хату зашла, на иконы в уголке перекрестилась, рука к крестику потянулась по привычке. Заметил казак, нахмурился:

- Отчего без креста?

Потупилась я с досады, не хотелось мне лукавить.

- Клятый лях отобрал, шляхтич Осышковский, из города. Не по своей воле к вам, пане Бунчук, пришла. Уж простите меня. Чертовщина на хуторе творится, вот староста шляхтичу и пожаловался. Не вернет тот батьковский крестик, пока не узнаю, кто его пана сгубить хотел. Купцы заезжие с ума сходят, сказывают, что ваша дочка за ними приходит да за собой тащит…

Потемнел лицом казак, темными очами гневно сверкнул:

- Это кто ж на мою Марыську наговаривает? Мало им, что похоронить по-людски не смог!.. Так и после смерти в покоя не оставят!

На лавку без сил опустился, голову повесил. Молчал долго.

- Что узнать хотела?

Я рядом села, задумалась.