Бартер

Святослав Логинов Бартер

Желтикость в этом году родилась на диво. То есть, она ещё не родилась, но по всему видно, что будет её столько, что не обобрать. Самим-то желтикости надо самую малость, остальное на продажу. Продать желтикость тоже не так просто. Товар навалом грузят на большой корабль, который спускается по реке в озеро. Там разжигают сигнальную печь, и клубы жёлтого печного дыма служат сигналом к началу торга. Откуда ни возьмись, набегают лодчонки озёрных, каждая забирает сколько-то желтикости, а в обмен предлагает всякий озёрный товар: рыбу, какая в реку не заходит, мясистые озёрные ракушки, прозрачный камень и уже вовсе неведомо что. У озёрных берут любой товар; если самим не пригодится, можно перепродать дальше, там всякую ерунду покупают.

Торг, к несчастью, задаётся не каждый год. Через два раза на третий корабль, идущий к озеру, видит, что место занято. Жители Леворечья успели прислать свою посудину раньше, чем пришёл правореченский корабль, и пачкают небо лиловым дымом. Озёрные, конечно тут как тут и пошёл натуральный обмен.

Конкуренты называют свой товар — хыщеть. Помилуйте, что за слово дикое, что бы оно могло значить, и к чему эту хыщеть пристроить можно? Говорили бы леворечные по-людски, сказали бы не хыщеть, а лиловкость, хотя ясности это принесло бы не много. А озёрные лиловкость берут, словно она им, не скажи, для какого дела нужна. И всё бы ничего, но желтикость с подошедшего корабля им оказывается без надобности; продать не удаётся ни единой щепотки, как бы хороша она ни была. Торгует только первый корабль. Как говорится, кто не успел, тот опоздал. В том случае, если успел первым, такое положение оказывается очень даже отличным. Пусть левореченские свою лиловую хыщеть домой увозят. Так им и надо, нечего рты разевать. Иное дело, если свой корабль по какой-то причине припоздал, хоть на пару минут. Тогда ликуют левореченские, а своим достаются одни убытки и огорчения. Ясно дело, это несправедливо: старались, собирали, а теперь вези всё назад. А там куда деть? Разве что в кормушку домашним лосям вывалить, те всё сожрут. Но лось — скотина самостоятельная, он и сам себя прокормить может. Недаром поговорка твердит: «лосю стравить», — значит, выбросить что-то без дела.

Вообще-то, можно прожить и без озёрной рыбы, речная немногим хуже, и без устриц, и без восхитительной заозёрной роскоши, но ведь обидно! Женщин и детей выгоняли на сбор желтикости, да и сами не ленились руки приложить, а потом всю работу и все хлопоты лосю под хвост?

Народ головы ломал не день и не два, как бы этакую шкоду избыть. Выход нашёл старец Апусинарий, а попросту — дед Пуся. Ведь озёрные не с первыми клубами дыма на свет появляются, не выпрыгивают, словно месяц из тумана. Их иной раз по полчаса ждать приходится. Корабль-победитель смирно стоит, покачивается, опоздавший тоже давно приплыл, круги наворачивает, на дым исходит, а покупателей всё нет. Но как появятся, то подходят только к тому, кто первым сигнал подал. Значит, всё дело в дыме, а не в чём-то ином.

А уж за дымом у нас дело не задержится, полны короба.

Народ подразмыслил, покричал на сходбище, колтуны почесал, а там и согласился. Начали под берегом ещё один корабль ладить, да не совсем, чтобы грузовое судно, а так, тяп-ляп, готов корапь. Вышла годная развалюшина: на воде кое-как держится и может нести сигнальную печь, дым подавать к началу ярмарки. Главный корабль ещё под погрузкой стоит, а этот уже к озеру побежал наперёд себя самого.

Капитаном плавучей трубы назначили Апусинария; он это дело измыслил, ему и честь.

Казалось бы, всё двигалось правильным порядком. Женщины и дети постарше пропадали на сборе желтикости, мужчины заготавливали двойной запас дров и дымовой смеси. Печь на новом судёнышке была слеплена на славу и, хотя не успела просохнуть как должно, но дым была способна извергать, словно на воде пожар случился.

И вот, первое судно — дымовая пустышка — тронулось вниз по течению. Подниматься наверх, к селениям, оно было неспособно, да и не входило это в его задачу. Главное, выбраться на озёрный простор и обозначить себя жёлтым цветом.

Вышли к устью на полчаса раньше основного судна. Остановились в камышах, дозорный забрался на верхушку трубы, по былинному, из-под руки оглядел дали. И едва не загрохотал с верхотуры, забившись в крике:

— Плывут! Плывут!

— На вёсла! — взревел Апусинарий.

Вода вокруг дощаника взбурлила.

— Печь распаляй! Дым товсь!

— Стойте!.. — завопил с трубы наблюдатель. — Меня не сожгите!..

— Живей сползай, авось не изжаришься!

Корявое плавсредство выдвинулось за камышовую косу, так что стала видна лента соседней реки, по которой двигалось наспех сколоченное корыто с преогромной глиняной трубой. Сооружение это с трудом удерживалось на плаву, но над трубой уже курился дымок, пока ещё не лиловый, но отчётливо видный опытному глазу.

— Ах, сволота леворечная! Сошпионили нашу идею! Так не бывать же по-вашему!

Вздымая мутную волну, праворечный дымовоз рванул наперерез леворечной развалюхе.

— Бей! Гаси леворечных! Мочи их!