Барракуда

– А вы – спать! – не терпящим возражения тоном скомандовала Ольга. – Пирог – на завтрак.

– Ну, мам… – заканючила Катя, но, встретившись взглядом с Марией Ивановной, нехотя подчинилась и пошла в свою комнату. Пожелав всем «спокойной ночи», ушёл и Валерка.

– Не слишком строго? – спросила Мария Ивановна, когда за Валеркой закрылась дверь.

– Приходится, – вздохнула Ольга. – Вы же знаете – я теперь и за маму, и за папу. Совмещаю, так сказать, хотя, конечно, мама частенько побеждает.

– Поэтому и не обратила внимания на синяк? – спросила Мария Ивановна, усаживаясь за стол.

– Только отчасти, – ответила Ольга, включая электрический чайник. – Стараюсь приучить детей самостоятельно оценивать свои поступки. Вмешиваюсь только тогда, когда очевидно не понимают, что делают. Вряд ли они этому научатся, если по каждому поводу устраивать «разбор полётов», – резюмировала Ольга, разливая чай. Достала, завёрнутый в полотенце пирог, и стала разрезать.

Сильнейший аромат рыбника мгновенно заполнил всё пространство кухни. Закрыла кухонную дверь, чтобы аппетитный запах не достиг носиков детей, уселась за стол, замолчала, и только тогда, по тому, как опустились плечи и тяжело выдохнула, стало понятно, насколько она устала. Мария Ивановна, с интересом наблюдавшая за Ольгой, поняла, сколько сил требуется этой ещё совсем не старой женщине, чтобы не опустить руки. Поняла, и внутренне восхитилась. И ещё поняла, что жалоб от неё на свою нелёгкую женскую долю не услышит. Никогда! И невольно всплыли в памяти знаменитые слова о русской женщине, которая и «в горящую избу войдёт», и «коня на скаку остановит». А как же эта, и волею судьбы, и по собственному желанию, взвалившая на свои хрупкие плечи весь ворох нескончаемых повседневных забот, женщина? Почему её повседневный подвиг не воспевается поэтами? Потому что привыкли? Или потому, что она и сама не знает, как жить по-другому, и не умеет, а главное, и не хочет. Откуда это самоотречение? Откуда эти нескончаемые силы? Где берёт их и восполняет? А в любви и берёт! Любовью и восполняет! Неиссякаемый источник! И нет в её покорности своей доле ничего униженного, ибо самопожертвование и есть любовь! А разве любовь может унижать? И ещё поняла, что обманывала себя всю жизнь, превратив свою любовь, по сути, в ненависть. Чего ради? Для сохранения любви? А на деле-то что вышло? А на деле вышло, и сама не заметила, что любовь стала просто ненавистью. К кому? К чему? И ответ у неё был только один – к любви! Поняла как-то в одночасье, без всяких тягостных дум и сомнений. Поняла и ужаснулась. Ужаснулась простоте и очевидности этой мысли, хотела тут же поделиться с Ольгой сделанным открытием, но сдержалась. Отвыкла от откровений. Заметив, как вдруг изменилось выражение лица Марии Ивановны, Ольга неожиданно предложила:

– Мария Ивановна! А может по маленькой?

– Чего вдруг? – удивилась Мария Ивановна.

– Ну, почему же вдруг? Во-первых, работа закончена, а, во-вторых, вы первый раз в гости пришли. А? Домашняя настойка. На рябине. А есть ещё на бруснике. Мама готовила. Большая искусница была. Мы редко когда в магазине спиртное покупали. Только шампанское, пожалуй, на Новый год. А так, только маминым и пользовались,– стала уговаривать Ольга, открывая маленький бар. Достала полулитровую бутылку, наполненную ярко малиновой жидкостью, и радостно улыбнулась:

– Вот! На малине, кажется. Или на бруснике. Ну, да какая разница! – махнула рукой, ставя бутылку на стол, и озабочено спросила:

– А муж ваш беспокоиться не будет? Может стоит предупредить?

– Не будет, Оля, не будет. Отбеспокоился мой Николушка. Месяц как похоронила, – совершенно спокойно, как будто речь шла о каком-то заурядном, не стоявшем внимания событии, ответила Мария Ивановна.

– Да как же так? – удивилась Ольга. – Вроде в одном подъезде живём, а похорон никто и не видел.

– Он в Питере умер. В больнице, – опустив взгляд, стала рассказывать Мария Ивановна. – Я его оттуда забрала, да сразу и на кладбище. Заранее всё приготовила. Потому и не знает никто.

– Простите, Мария Ивановна, не знала. Ну, тогда уж выпить просто необходимо. За упокой души. И маму помянем, – сказала Ольга, разливая настойку по небольшим бокалам. Подняла левой рукой свой бокал, истово перекрестилась, произнесла: «Упокой Господи души усопших раб твоих Марии и Николая и даруй им Царствие Небесное» и, не чокаясь, выпила. За ней последовала и Мария Ивановна. Сели и стали закусывать рыбником. Наступившее молчание прервала Ольга:

– Давайте ещё по одной, – предложила она, и, не услышав возражений, наполнила бокалы. Выпили молча, без произнесения тостов, и снова принялись за рыбник. Первой утолила голод Ольга. Выпитая настойка приятно согревала тело, и, расслабившись, она откинулась на спинку стула.

– Хоть не пей, – грустно сказала и замолчала.

– Почему? – не поняла Мария Ивановна, доедая пирог.

– Маму вспоминать начинаю, – призналась Ольга. – А как только маму начинаю вспоминать, так и всё это несчастье вспоминается.

– Ты о чём?