Барраяр

Губы Эйрела сжались в ниточку, ноздри раздувались. Но он не шевельнулся в кресле. В его руках светился забытый считыватель; кисти были спокойны и лежали ровно, он контролировал их, не давая пальцам гневно сжаться. — Хорошо, сэр.

— Тогда мы назовем его Майлзом Нейсмитом Форкосиганом, — сказала Корделия с притворным спокойствием, хотя ее подташнивало и внутри все тряслось. — Мой отец не пожалеет ему своего имени.

— Твой отец мертв, — отрезал Петр.

Растаял в облаке плазмы при аварии катера больше десяти лет назад… Иногда Корделии казалось, что когда она закрывает глаза, то еще видит отпечатанный на сетчатке малиновый и зеленый контур той картины. — Не окончательно. Он есть, пока я живу и помню.

Похоже, этот удар пришелся барраярскому графу под дых. Здешние церемонии по отношению к мертвых граничили с настоящим культом предков, точно память давала их душам жизнь. Не пробежало ли сейчас по венам графа холодком напоминание о собственной смертности? Он зашел слишком далеко и понимал это, но повернуть назад уже не мог. — Тебя ничем не проймешь! Ну так получай. — Он остановился перед Эйрелом, широко расставив ноги, и воззрился на сына. — Прочь из моего дома. Из обоих домов. Забирай свою женщину и убирайся. Сегодня же!

Эйрел лишь скользнул взглядом по дому, где прошло его детство. Он аккуратно отложил считыватель и встал. — Что ж, хорошо, сэр.

В голосе графа смешались гнев и страдание. — Ты бросишь свой дом ради… этого?

— Мой дом — это не место, а человек, сэр, — мрачно произнес Эйрел. И неохотно поправился: — Люди.

Под этим «люди» он имеет в виду отца точно так же, как саму Корделию. Она подалась вперед с таким напряжением, что было больно. Старик что, каменный? Даже сейчас Эйрел предлагает ему шанс к примирению, и от этой обходительности сердце щемит.

— Тебе придется вернуть свою ренту и доходы в казну провинции, — отчаянно бросил Петр.

— Как вы пожелаете, сэр, — Эйрел шагнул к двери.

Петр сбавил тон. — И где ты будешь жить?

— Иллиан не раз настаивал на том, чтобы я по соображениям безопасности переехал в императорский дворец. Ивон Форхалас убедил меня в том, что Иллиан был прав.

Корделия поднялась со своего места вместе с мужем, а теперь подошла к окну и уставилась на унылый серо-зелено-бурый пейзаж. На серо-свинцовой поверхности озера гуляли волны с барашками белой пены. Барраярская зима будет такой холодной…

— Что, императорские амбиции наконец-то взыграли? — подхватил Петер. — Честолюбие?

Эйрел в крайнем раздражении скривился. — Напротив, сэр. Если у меня не останется доходов, кроме пенсии в пол-адмиральского жалования, я не смогу позволить себе роскошь оказываться от дармового жилья.

Какое- то движение на фоне легких облаков привлекло взгляд Корделии, она беспокойно прищурилась. — Что-то с этим флайером не так, — пробормотала она практически самой себе. Странно дергающееся из стороны в сторону пятнышко росло на глазах. За машиной тянулся хвост дыма. Она, рыская, летела над озером, прямо на них. — Боже, а что, если он набит бомбами?

— Что?! — хором воскликнули Эйрел и Петр. Они оба бросились к окну, застыв рядом с Корделией: муж справа, свекор слева.

— На нем эмблемы СБ, — сказал Эйрел.

Петр старчески прищурился. — Да?

Корделия мысленно прикинула, как рванет из дома через коридор и черный выход. С другой стороны подъездной дорожки есть канава; если туда залечь плашмя, может… но флаер в конце своей траектории замедлил полет и, вихляясь, дотянул до посадочной площадки на лужайке перед домом. Его с опаской обступили оруженосцы в форкосигановских ливреях и СБшники в зеленой или черной форме. Теперь было наглядно видно, насколько машина повреждена: выжженная плазмой дыра, черные потеки сажи, погнутые ули… просто чудо, что она вообще летела.

— Кто?… — вопросил Эйрел.

Прищур графа сделался острее, когда сквозь стекло помятого колпака тот разглядел пилота. — Боги правые, это же Негри!

— Но кто же с… скорей туда! — бросил Эйрел через плечо, устремившись к двери. Петр и Корделия кинулись вслед за ним: через холл, на улицу и вниз по зеленому склону.

Покоробившийся фонарь машины охранникам пришлось взломать. Негри выпал им на руки. Его положили на траву. Вся левая сторона его тела и нога была чудовищно обожжена, зеленая форма сгорела и расплавилась, обнажая кровоточащие белые волдыри ожогов, растрескавшуюся плоть. Раненого неудержимо трясло.

Маленькая фигурка, пристегнутая ремнями к пассажирскому сиденью, оказалась императором Грегором. Пятилетний мальчик всхлипывал в ужасе, негромко, почти приглушенно, глотая слезы и давя рыдания. Такой самоконтроль у столь юного человечка показался Корделии пугающим. Ему бы следовало сейчас реветь в голос. Ей самой хотелось завопить. На нем была обычная детская одежда — темно-синего цвета мягкая рубашка и штанишки. Одной сандалии не было. Охранник СБ отстегнул ремень безопасности и вынул мальчика из флайера. Тот отпрянул от солдата и уставился на Негри в крайнем ужасе и смятении. «А ты думал, малыш, что взрослые неуязвимы?» с болью подумала Корделия.