Граф Петер поджал губы и с вызовом посмотрел на нее.
– Может быть, я и разрешу тебе сесть на лошадь, – сказал он Майлзу. – Только после того, как выучишься держаться в седле.
– А можно мне начать прямо сейчас?
– Сначала надо показать доктору твою руку, – решительно сказала Корделия.
– Но ведь не обязательно ждать, пока она заживет, а?
– Нет, обязательно! Будешь знать, как ломать что попало!
Граф смотрел на Корделию из-под полуопущенных век:
– Вообще-то, по правилам, обучение выездке начинается на корде. Руками пользоваться не разрешается, пока не научишься правильной посадке.
– Да ну? – Майлз жадно ловил каждое слово. – А что еще?..
Корделия ушла на поиски личного врача, который всегда сопровождал бродячий цирк, то есть, прошу прощения, семейство лорда-регента. Граф тем временем изловил своего жеребца и начал объяснять Майлзу, как обычную веревку превратить в поводья, с какой стороны подходить к лошади и как управлять ею. Малыш – едва по пояс старику – впитывал все как губка, его обращенное кверху личико выражало страстную сосредоточенность.
– Хочешь пари, кто у кого будет ходить на поводу через неделю? – прошептал ей на ухо Эйрел.
– Силы слишком неравные. Надо сказать, за те месяцы, что Майлз провел неподвижно в проклятом позвоночном корсете, он научился просто очаровывать окружающих. Самый эффективный способ добиваться своего. Я счастлива, что он предпочел именно это, а не нытье, например. Более властного чудовища я в жизни не встречала – но он ухитряется вести себя так, что этого даже не замечаешь.
– Думаю, у отца нет шансов на выигрыш, – согласился Эйрел.
Корделия улыбнулась представившейся ей картине, а потом посмотрела на мужа.
– Как-то раз, когда мой отец вернулся из очередной астроэкспедиции, мы вместе делали модели планеров. Чтобы они взлетали, необходимо выполнить два условия. Сначала разогнать их, а потом отпустить. – Она вздохнула. – Научиться вовремя отпускать было самым трудным.
Граф Петер, лошадь, Ботари и Майлз скрылись за сараем. Майлз выстреливал вопросами, как из пулемета.
Когда они повернулись, чтобы подняться на холм, Эйрел сжал ее руку.
– Я думаю, этот планер будет парить очень высоко, мой милый капитан.
Ученик воина[5]
Глава 1
Высокий хмурый старшина в парадном мундире императорской армии выглядел очень величественно, и даже коммуникатор у него в руке казался чем-то вроде маршальского жезла. Старшина рассеянно похлопывал им себя по бедру; глаза его с нескрываемой иронией прошлись по строю молодых людей.
«Ну что ж, так в эти игры и играют», – подумал Майлз. Он стоял на свежем, даже очень свежем осеннем ветру в трусах и кроссовках и старался не дрожать. Трудно сохранять спокойствие и ясность духа, когда стоишь вот так, почти голый, перед людьми, одетыми, как на смотре у императора Грегора. Хотя, если разобраться, большинство здесь щеголяло в том же наряде, что и он. А вот старшина, надзиравший за испытаниями, был один, но казалось, что он вездесущ – умел человек себя поставить. Майлз присмотрелся к нему: интересно, каким образом ему удается производить такое впечатление. Тут можно кое-чему поучиться…
– Бежать будете парами, – наставлял старшина. Он вроде и говорит-то негромко, а слышно в обоих концах строя. Это напомнило Майлзу отцовскую привычку понижать голос до шепота в минуты ярости. Попробуй тогда его не послушать. – Как только закончите бег с препятствиями, пойдет отсчет времени бега на пять километров. Запомнили? – И старшина начал вызывать пары.
Конкурсные испытания для поступающих в Императорскую военную академию длились уже целую неделю. За спиной у Майлза было пять изнурительных дней – устные и письменные экзамены. Кругом уже вздыхали с облегчением, готовясь расслабиться. Кое-где слышался смех и, как всегда, когда худшее позади, – преувеличенные жалобы на недосып, коварство экзаменаторов… Но все эти сетования значили одно – можно лишний раз поздравить себя: они все-таки выдержали, уцелели, выжили. Для абитуриентов Императорской военной академии экзамены по физической подготовке будут игрой, временем отдыха. Самое трудное действительно позади – для всех, кроме Майлза.
Юноша вытянулся в полный рост – уж какой у него этот рост ни был, – словно пытаясь усилием воли распрямить свой искривленный позвоночник. Он слегка вздернул подбородок, чтобы удержать в равновесии слишком большую голову – она была бы впору человеку ростом за метр восемьдесят, а в нем всего-то полтора метра, – и внимательно осмотрел полосу препятствий. Начиналась она пятиметровой бетонной стеной с острыми металлическими штырями наверху. Взобраться на нее – не проблема, мышцы у него в порядке, а вот спуск… Кости, его окаянные хрупкие кости…