Барон в юбке

На лавку, стоящую у стены в предбаннике, степенно легли одно поверх другого: плотная, из украшенной тиснением и разноцветной вышивкой толстой кожи, безрукавка, отороченная бесценным мехом бьорха; перевязь с двумя мечами; пояс с кинжалом; витое в особом порядке из серебряных и золотых проволочек шейное ожерелье-гривна, символ власти и статуса блотского рурихма-владетеля, бережно хранимое старейшинами все эти годы, и прошитая по вороту красным узором-оберегом, тонкая, беленого полотна рубаха. Оставшись в одних портах, Лан Ассил стал сматывать с себя тугую повязку из ткани, плотно перетягивавшую его грудь – грудная клетка владетеля под рубахой оказалась туго спелената полосой холщового бинта.

Когда последний виток был смотан, оказалось, что эта повязка скрывает небольшие, но крепкие, с задорно торчащими в стороны маленькими сосками, девичьи груди – грозный повелитель двух лесных деревень оказался…

Женщиной…

Слегка помассировав себя, чтобы избежать застоя крови в сутками туго стянутых грудях, скрывающая ото всех свой пол девушка проследовала в парную. Там уже звонко потрескивали от жара свежие липовые доски стенной обшивки.

…От хвойного настоя, щедро плеснутого на раскаленные валуны каменки, камни обиженно взвыли, столбом взвивая к низкому потолку густой пар.

Господин, (или, все-таки, леди?) Ле Грымм склонилась над лежащим на полке человеком. Удовлетворено хмыкнула – горячий пар явно шел лихорадящему больному на пользу – дыхание выровнялось, а сам он, прежде мертвецки бледный, слегка порозовел.

…Разгоняя в горячем воздухе парной жар и разбрасывая вокруг ароматные капли, под потолок взметнулся духмяный можжевеловый веник…

…И так и не опустился – внимание леди-господаря отвлекло странное нечто, словно сотканное из черного тумана, более всего напоминающее металлический обломок, торчащий прямо из раны. Попытка дотронуться до него не увенчалась успехом – пальцы проходили сквозь выпирающий штырь, не встречая никакого сопротивления.

Откуда-то изнутри пришло осознание: пока эта неосязаемая дрянь находится в ране, ни о каком исцелении не может быть и речи. Это необходимо удалить, и удалить немедленно.

Сосредоточенно, раз за разом пытаясь ухватиться за выпирающий на пару вершков конец торчащей из раны призрачной дряни, при касании пальцев превращающийся в черный туманный вихрь, она не замечала ничего вокруг.

А тем временем в маленьком помещении парилки творилось нечто странное: пляшущие по обшитым досками стенам тени от масляного светильника налились белесым сумраком и потекли грязно-дымчатой слизью, скапливаясь на полу в клубы мутно-серого тумана; золотистые, звонкие доски доброй липы, попав под эти потеки, корчась, словно от безумной боли, и дымясь, съеживались, превращаясь в черную труху. Когда такая доска истлевала полностью, то под нею открывалось тускло светящееся, подобно затерянному в глухой чащобе трухлявому, гнилому пню, пустое пространство, заполненное серой туманной мутью.

В прореху истаявших стен пахнуло могильным холодом. Склонившаяся над безвольно лежащим телом девичья фигурка, зябко поежившись, подняла голову и непроизвольно вздрогнула. Окружавшие парную стены к этому времени истаяли вконец, открывая взору мертвенный лес, виденный Крымовым в недавнем кошмарном сне, все так же затянутый неестественно густым, цвета плесневелого молочного киселя, туманом, изнутри тускло подсвеченным блуждающими у самой земли, как на гиблом гнилом болоте, фосфиновыми огоньками…

***

Василий Крымов.

В горячем, пропитанном ароматами свежеструганной липы и шипящего на камнях можжевелового отвара воздухе, резко пахнуло гнилью и болотом. Мою голую спину обожгло холодной, промозглой сыростью, так, как будто вылепленный из тлена и болотной жижи чудовищный спрут тихо подкравшись, обхватил меня, раздирая кожу сотнями холодных присосок и крючьев и вызывая по коже панические волны мурашек.

Вздрогнув от холода и нехорошего предчувствия, я обернулся: вместо теплых, обшитых вручную любовно выглаженными свежими досками стен парилки, меня окружал мрачный строй корявых замшелых стволов, по колено утопающих в туманной дымке.

Сердце екнуло: передо мною вновь был тот же самый потусторонний лес из ночного кошмара, предыдущее посещение которого стоило мне пары седых прядей в шевелюре, только теперь я попал сюда наяву.

Ощущение реальности происходящего дополняется нахлынувшими со всех сторон волнами боли в старых ранах, от которой я, признаться, уже порядком поотвык.

Подняв к лицу, смотрю на свои руки – теперь это вновь корявые, изуродованные близким взрывом и десятком восстанавливающих их работоспособность операций, малоподвижные клешни…

..Опять… Я – снова я…

…Скулящий, протяжно болезненный не то вой, не то рык, исполненный жалобными нотками, раздался за моей спиной. Рывком, вызвавшим новую волну боли в изуродованном теле, я оглянулся на звук. На большом валуне, в который в этом мире превратился банный полок, лежал сильно изможденный, и, так же, как и я, абсолютно обнаженный человек. С огромным трудом я узнал в нем своего пациента.