Барон Унгерн

Связанного Унгерна посадили на подводу и продолжили движение. Заметив, что взяли неверное направление, он предупредил монголов об опасности нарваться на красных. Те никак не прореагировали на его слова. Заблудились они едва ли, но Унгерн отказывался верить в намерение Сундуй-гуна выдать его красным. Ему хотелось думать, что все вышло по ошибке, случайно. Предательство князя он отрицать не мог, однако степень измены могла быть различной[209].

Вскоре монголы натолкнулись на конный разъезд. Красных было всего десятка два, но они поскакали в атаку лавой, с криками «ура»; всадники Сундуй-гуна, в несколько раз превосходившие их по численности, немедленно побросали оружие. На Унгерна вначале никто не обращал внимания, наконец кто-то из кавалеристов подъехал к нему и спросил, кто он такой. Услышав ответ, спрашивающий, как записано в протоколе допроса, «растерялся от неожиданности»; затем, «придя в себя, он бросился к остальным конвоирам, и все они сосредоточили свое внимание на пленном Унгерне».

За обтекаемыми протокольными формулами чувствуется потрясение этих людей, обнаруживших, что худой грязный человек в поношенном монгольском халате есть не кто иной, как сам «кровавый» барон. Наверняка они представляли его себе по-другому. Рассказывали, будто когда Унгерн сказал им, кто он такой, первая реакция была: «Врешь!»

Начальник штаба экспедиционного корпуса 5-й армии Черемисинов писал приблизительно то же самое: «Унгерн… лежал связанный в повозке, а по окончании схватки услыхал, что кто-то подошел и шарит в повозке, думая, что там лежат кули. Он окликнул его, а тот, в свою очередь, спросил его: «Кто ты?» Унгерн отвечал: «Генерал-лейтенант барон Унгерн». Тогда пришедший отскочил и зарядил винтовку, а потом побежал сказать своим. После этого прибыла целая группа, и Унгерн был взят в плен».

Кто именно захватил его, не совсем ясно. Скорее всего, это были конные разведчики 35-го кавполка (его командир Рокоссовский после госпиталя догнал полк буквально на следующий день), но их нечаянную заслугу Щетинкин приписал себе. Как сообщается в его донесении, утром 19 августа он узнал от пленных о мятеже в Азиатской дивизии и местонахождении Унгерна, после чего всем отрядом (около четырехсот сабель) «двинулся к месту его дневки, имея целью, воспользовавшись в его банде разложением, захватить его». Ближе к вечеру разведгруппа из 17 человек заметила «беспорядочную группу конных» человек до восьмидесяти, которые, «стоя на месте, были чем-то заняты». Разведчики «лихим налетом» атаковали их, при этом связанный Унгерн, лежа на подводе, командовал рассыпаться в цепь и отражать атаку, крича во весь голос: «Красные идут! В цепь!» Однако «монголы от неожиданности парализовались, что и способствовало захвату всех без потерь».

Все это, по-видимому, рассказали Щетинкину кавалеристы 35-го полка, которые наткнулись на его партизан и вынуждены были передать им свой трофей, едва ли сделав это добровольно. После «краткого опроса» Щетинкин под конвоем из двадцати человек отправил пленника в штаб 104-й бригады с приказом «в случае попытки со стороны бандитов произвести нападение и отбить Унгерна расстрелять последнего в голову»[210].

Тех, кто потом его допрашивал, очень интересовало, почему он не покончил с собой. Унгерн отвечал, что пытался сделать это дважды. Первый раз — в «момент пленения», когда люди Сундуй-гуна бросились на него и свалили с коня на землю. Он тогда успел сунуть руку в карман, где всегда лежала ампула с цианистым калием, но она куда-то пропала — очевидно, «была вытряхнута денщиком, пришивавшим к халату пуговицы». Позднее, уже со связанными руками, он каким-то образом хотел удавиться конским поводом и тоже неудачно, повод оказался «слишком широким». В результате произошло то, чего Унгерн боялся больше всего: он не погиб в бою, как «18 поколений его предков», а достался врагу живым[211].

Иван Павлуновский, полномочный представитель ВЧК по Сибири, хвастал, что поимка барона — его личная заслуга, он якобы все спланировал и организовал через своих агентов, но вряд ли ему можно верить. Это была скорее случайность, хотя советская пропаганда постаралась представить ее как подвиг красных бойцов. Обстоятельства, при которых Унгерн попал в плен, не афишировались, в сибирских газетах появились сообщения, будто вместе с бароном захвачен весь его штаб, 900 всадников и три боевых знамени.

3