Барон Унгерн

Один из шоферов Унгерна рассказывал Першину, что если барону «приходилось натыкаться на какую-то жестокую экзекуцию, и он слышал стоны наказуемых, то приказывал скорее проезжать мимо, чтобы не видеть и не слышать страданий виновных». Волков, при его ненависти к Унгерну, подтверждает, что тот не посещал подвалов дома купца Коковина, где разместилось столичное комендантство — там царил Сипайло. Однако ему докладывали если не обо всех, то о многих убийствах, как правило — «в юмористической, цинической форме». Тем самым смерть превращалась в нечто заурядное, чуть ли не пошлое в своей обыденности.

Это свойственно было не только унгерновцам. В годы Гражданской войны все причастные к массовым убийствам старались не употреблять слово «расстрел»; красные заменяли его выражениями типа «отправить в штаб Духонина (Колчака)», «разменять», «пустить в расход». У сотрудников ЧК в ходу был профессиональный термин «свадьба». Само слово «смерть» не произносилось вслух из своеобразного палаческого суеверия — чтобы не накликать ее на самих себя. Специфический юмор убийц был не только показателем их развращенности, но еще и бессознательным способом избежать возмездия со стороны тех тайных сил, которые могут оставаться в неведении относительно истинного положения дел, если не называть вещи своими именами.

Ответственность за ургинский террор многие пытались возложить на Сипайло, однако Торновский считал его лишь «усердным стрелочником и подсказчиком у начальника станции — Унгерна». В Урге ликвидация «вредных элементов» проводилась теми же методами, что в Даурии, только с большим размахом. Там ответственным исполнителем был Лауренц, здесь — Сипайло. Второго из этой пары, как всех руководителей такого рода служб при такого рода хозяевах, ожидала участь первого, убитого Макеевым по приказу Унгерна, но Сипайло успел бежать на восток, когда приказ о его казни был уже отдан.

3

Комендантскую команду (около ста человек, то есть почти десятая часть личного состава Азиатской дивизии) возглавлял капитан Безродный. Ему было всего 23 года, но еще в Даурии, под руководством Лауренца, он «прошел большую школу экзекуций». Трусоватый и не коварный, как Сипайло, а простодушно-жестокий, большой ценитель комфорта, он, как рассказывает Волков, «в Урге слез с коня в драном полушубке», а спустя три дня жил в квартире с великолепной обстановкой вплоть до «попугая в клетке».

Его помощником был поручик Жданов, а лучшим палачом и учеником Сипайло, которому тот передавал секреты мастерства, считался некто Панков, до революции служивший в жандармах. И он, и многие другие добровольцы из комендантской команды были связаны с Центросоюзом — кооперативной организацией, закупавшей в Монголии скот для Советской России. Ее служащих Унгерн считал шпионами и расстреливал на месте, поэтому уцелевшие проявляли особое рвение, чтобы их не заподозрили в симпатиях к большевикам.

Отдельное место во всей этой палаческой иерархии занимал Евгений Бурдуковский, он же Квазимодо или Женя. Это был забайкальский гуран-полукровка громадного роста и огромной физической силы. Бывший денщик Унгерна, он получил от него чин хорунжего и состоял при нем в роли экзекутора. «Так, наверное, выглядел сказочный Змей Горыныч, — пишет Волков. — Хриплый голос, рябое скуластое лицо, узкие глаза-щели, широкий рот, проглатывающий за раз десяток котлет и четверть водки, монгольская остроконечная желтая шапка с висящими ушами, монгольский халат, косая сажень в плечах и громадный ташур в руке». При порке им Бурдуковскому хватало пяти ударов, чтобы человек лишился сознания.

Ходили слухи, будто он подкупил популярную в Урге гадалку, полубурятку-полуцыганку, и та предсказала Унгерну, что тот будет жить до тех пор, покуда жив Бурдуковский. Этим он обезопасил себя и от смерти по приказу барона, и от вражеской пули. Всем в дивизии приказано было беречь его как зеницу ока. Перед началом боя Бурдуковского отсылали в обоз, где он спокойно отлеживался до конца сражения.

Об этом Волкову рассказывал полковник Лихачев и божился, что не врет. Точно такую же историю с предсказанием слышал и Оссендовский, только ее героем выступал уже не Бурдуковский, а Сипайло. В конечном счете неважно, кто из них оказался хитрее, поскольку вся история больше напоминает легенду. Ее популярность объяснялась, видимо, тем, что офицерам Азиатской дивизии хотелось разделить Унгерна и служивших ему палачей, от которых он якобы и рад бы избавиться, но не может — они привязали его к себе обманом.

Жене одного из казненных, просившей отдать ей тело мужа, Сипайло ответил: «Хочешь валяться рядом — бери». Трупы обычно не выдавали родственникам, а вывозили на городскую свалку в пади речки Сельбы. Там оставляли убитых евреев, и туда же пленные китайские солдаты, которых Унгерн отправил очищать улицы от трупов, свозили тела своих товарищей, погибших при штурме столицы. Все они становились добычей черных, лохматых монгольских псов — пожирателей мертвых.