Барков

«Посылаю тебе драгоценность: донос Сумарокова на Ломоносова. Подлинник за собственноручною подписью видел я у И. И. Дмитриева. Он отыскан в бумагах Миллера, надорванный, вероятно, в присутствии и, вероятно, сохраненный Миллером, как документ распутства Ломоносова: они были враги» (X, 216). (Академик Г. Ф. Миллер, историк, противник Ломоносова.)

Даже после смерти Ломоносова Сумароков не унимался. На похоронах Ломоносова он позволил себе заметить: «Угомонился дурак и не может больше шуметь»^[336]. Если бы Барков услышал это, то можно не сомневаться: Сумарокову бы не поздоровилось.

Ты ль это, слабое дитя чужих уроков,
Завистливый гордец, холодный Сумароков,
Без силы, без огня, с посредственным умом,
Предрассуждениям обязанный венцом
И с Пинда сброшенный и проклятый Расином?
Ему ли, карлику, тягаться с исполином? (I, 172)

Нет, это не Баркова, это семнадцатилетнего Пушкина сочинение. Но под этими стихами Барков бы, несомненно, подписался. Он, ученик Ломоносова, разумеется, ввязался при жизни учителя в литературную драку.

Барков не много не мало замахнулся на трагедию Сумарокова «Синав и Трувор». Как? Но сначала несколько слов о сумароковской трагедии.

«Синава и Трувора» Сумароков написал в 1750 году. В трагедии есть всё: любовь, неизбежная борьба чувства и долга («должности») и неизбежная победа «должности», длинные пафосные монологи, гибель влюбленных, реки крови и, конечно же, поучения — как надобно править подданными и каким должен быть правитель.

Сюжет трагедии прост. Синав — спаситель Новгорода от бедствий. Ему обещан трон и дочь Гостомысла Ильмена. Синав, страстно влюбленный в Ильмену, жаждет стать наконец ее супругом. Но Ильмена любит младшего брата Синава Трувора. Одним словом:

Друг милый, я люблю тебя,
А ты его…
<…>
Чего бы проще: я — тебя,
А ты меня, а он другую,
А та его, но кто любя
Потерпит правильность такую?^[337]

Трувор любит Ильмену. Они страдают:

Трувор:
Почто ему я брат!
Увы! почто, когда пленил его твой взгляд!
О дружба! о родство! вы мне противны стали!
Вы мне источники смертельный печали!
<…>

Ильмена:
Какой еще удар мне сердце уразил,
Почто дражайший взор ты грудь мою пронзил:
О солнце! небеса! о праведные боги!

Трувор:
О время, о судьбы! За что вы нам так строги!^[338]

Любопытно, что в трагедии Сумарокова возникают вечные темы, мотивы и образы русской и мировой литературы. Так, Трувор призывает свою возлюбленную прийти на его безвременную могилу, вообразить его тень и омочить его гроб слезами:

И как меня пожрет земли утроба
Приди когда-нибудь ко мне на место гроба:
И есть ли буду жить я в памяти твоей;
Хоть малу жертву дай во тьме душе моей
И тень вообрази мою перед глазами
Оплачь мою злу часть, омой мой гроб слезами^[339].

На первый взгляд это может показаться странным, но приведенный текст можно соотнести с предсмертной элегией Владимира Ленского:

Придешь ли, дева красоты
Слезу пролить над ранней урной
И думать: он меня любил,
Он мне единой посвятил
Рассвет печальной жизни бурной!..
Сердечный друг, желанный друг,
Приди, приди: я твой супруг! (V, III)

Тема призыва тени умершего — в стихотворениях Барри Корнуолла, Державина, Карамзина, Пушкина:

Явись, возлюбленная тень,
Как ты была перед разлукой,
Бледна, хладна как зимний день,
Искажена последней мукой… (III, 182)

А «Тень Баркова»? Но обратимся вновь к трагедии Сумарокова.

Трувор признается Синаву, что он любит Ильмену, а Ильмена любит его. Между братьями разыгрывается сцена, подобная сцене из «Каменного гостя» Пушкина:

Дон Гуан:
       Что если б Дон Гуана
    Вы встретили?

Донна Анна:
       Тогда бы я злодею
    Кинжал вонзила в сердце.

Дон Гуан:
                 Донна Анна,
Где твой кинжал? вот грудь моя (V, 345–346).