Барков

Тот нежен через чур, а сей щеголеват,
Мастьми душист Руффил, козлу Горгоний брат,
Благоприятная посредственность забвенна
У тех, которых мысль сластям порабощенна^[268].

В одной из сатир Гораций высмеивает философию стоиков, в другой — философию эпикурейцев. Он утверждает свои жизненные ценности: независимость, внутренняя свобода, покой, гармония. В этом отношении особенно интересна шестая сатира из второй книги сатир «Загородный дом» — та самая, из которой Пушкин взял первый эпиграф ко второй главе «Евгения Онегина»: «О rus!..»

«Латинское слово „rus“ значит „деревня“, „поля“, „сельское имение“ в противоположность городу. <…> Пушкин юмористически сближает латинское „rus“ с „Русью“ („О Русь!“ — второй эпиграф ко второй главе романа в стихах. — Н. М.) и начинает вторую главу „Онегина“ словом „Деревня“:

Деревня, где скучал Евгений,
Была прелестный уголок»^[269].

Барков так перевел текст Горация:

Когда увижу я любезну деревушку!
Когда веселу жизнь иметь удасться мне,
Книг древних в чтении, в забавах и во сне
Приятныя часы спокойно провождая,
И городских сует, мятущих мысль, не зная!^[270]

Истинное счастье — на лоне деревенской тишины беседовать с друзьями о смысле жизни:

…идет тихая беседа тут любезно
О том, что нужно, что знать умному полезно:
В богатстве ли людей блаженство состоит,
Иль в добродетели, кто прямо ону чтит?
И польза ль к дружеству нас больше привлекает,
Иль честный нрав к любви взаимной побуждает?
Прямое благо, в чем должны мы познавать,
И что в нем надлежит за главное считать?^[271]

Гораций жил в маленьком имении, подаренном ему Меценатом. Там, вдали от шумного и суетного Рима, он наслаждался радостями уединенной сельской жизни. Для Баркова это был некий поэтический идеал, конечно же, недостижимый для него в действительности. Да он к этому и не стремился. И принципу золотой середины переводчик Горация никогда не следовал. Исправили ли сатиры римского поэта пороки Баркова? Нет, разумеется.

Барков, которому часто не хватало денег на хлеб, добросовестно перевел восьмую сатиру из второй книги с описанием пышного ужина у богача Назидиена:

Сперва Луканский вепрь поставлен был на стол,
Пойманный, как он рек, в тихую погоду;
Коренья пряные и зелень с огороду,
И с Койским соусы составлены вином
Стояли на столе перед гостьми кругом,
Какия сытому приличны яствы брюху,
И только правятся для вкусу и для духу^[272].

Вряд ли Баркову пригодился совет Горация, как угождать неожиданно явившегося гостя:

Когда вечерний гость нечаянно нагрянет,
Приятней курицу ту в ужин кушать станет,
Которую велишь живую ты сварить,
И в кипяток вина фалернского подлить^[273].

В примечании к приведенным выше стихам из четвертой сатиры второй книги Барков неожиданно обнаруживает глубокие познания кулинарного искусства:

«Искусные повара в нужном случае для нежности вкуса курицу опущают в цельное вино, а не с водою смешанное, или не требуя ни воды, ни вина, коляют птиц иглою сквозь мозг пропущенную, а иные колют их, вливая наперед носом уксус с водою разведенной, и другие различные способы употребляют»^[274].

О примечаниях, которыми Барков снабдил свой перевод сатир Горация, нужно сказать особо. Прежде всего обратим внимание на их обширность: текст примечаний едва ли не равен по объему тексту переводов. По существу это научный комментарий, включающий разнообразные сведения — исторические, литературные, лингвистические. Барков демонстрирует широкую осведомленность в античной истории, литературе и мифологии, в подробностях быта и культуры древнего Рима. А сколько имен пришлось комментировать Баркову: императоры, консулы, сенаторы, полководцы, философы, стихотворцы, музыканты, шуты, красавицы…