Барков

Так, если у Онегина «резкий охлажденный ум», если он знал «страстей игру» (VI, 23), то в глазах героя повести не было «страсти», «даже ума в них не было»; Московский Европеец лишь хочет казаться умным. Герой повести не разочарован, подобно Онегину; он стремится «прослыть разочарованным». В сниженном пародийном плане трактуется в повести и «наука страсти нежной». Светские красавицы, над которыми одерживал победы Онегин, заменены «несколькими разбитыми добродетелями в чепчиках»; победой над ними «хвастает» Московский Европеец.

Вывернута наизнанку и ориентация Онегина на европейскую культуру: она оборачивается порицанием всего отечественного. Пародируется и либерализм Онегина. Если Онегин переводит своих крестьян с барщины на оброк, занят либеральными преобразованиями в деревне, то герой повести «либеральничал в гостином дворе» и к тому же «придерживался правил чистого деспотизма со своими любовницами и лакеями».

Онегин — недюжинный человек, автор повести делает Московского Европейца «общим местом гостиных».

Описание героя повести завершается резюмирующей репликой автора: «Впрочем, добрый малый», отсылающей к пушкинским словам об Онегине: «Иль просто будет добрый малой, Как вы да я, как целый свет?» (VI, 168).

Однако у Пушкина «добрый малый» — одно из возможных в свете толкований Онегина, но не исчерпывающая авторская оценка героя. Слова о «добром малом» ироничны, так же как и представление об Онегине как об «ученом малом», именно так воспринимаемом в свете. Для Пушкина Онегин — «добрый приятель», но не «добрый малый». «Добрым малым» Пушкин называет Дмитрия Ларина, заурядного помещика; также и Алексей Берестов, байронизм которого был модной маской, в сущности был «добрым и пылким малым» (VIII, 116), с румянцем во всю щеку. Автор повести, называя своего героя «добрым малым», подчеркивает его заурядность. Он намечает характер Московского Европейца, отталкиваясь от пушкинского героя. Онегин разочарован в жизни и озлоблен. Но если озлобленность Онегина — важнейшая черта его личности, свидетельство его незаурядности^[388], то Московский Европеец откровенно смешон: «Он был смешон, а не зол, и своей репутации вредил больше языком, чем поступками».

Онегин способен на решительные поступки, и именно они создают ему репутацию сумасброда и фармазона в глазах соседей помещиков. Молва нарекает его «опаснейшим чудаком» и приписывает ему самые разные грехи:

«…он пьет одно
Стаканом красное вино;
Он дамам к ручке не подходит;
Все да, да нет; не скажет да-с,
Иль нет-с». Таков был общий глас.

(VI. 33).

С «оглядкой» на этот пушкинский текст рисуется в повести Московский Европеец: «Московские старушки, видя, как он пьет шампанское стаканами, провозгласили его опасным человеком^[389]. Московские барышни, слыша его отзывы о браке, почерпнутые живьем из романов госпожи Санд, ужасались его как изверга. Московские мужчины, уходя от его либеральных фраз, пожимали плечами и говорили: „Видно не удалось попасть в камер-юнкеры“»^[390].

Сюжетное развитие повести напоминает пушкинский роман, хотя не во всем совпадает с ним. Светская барышня Лиза — вариант Ольги Лариной; Зинаида по своему облику напоминает Татьяну. Лиза влюблена в Европейца, он отвечает ей взаимностью. О чувствах героя во время беседы с Лизой автор повести рассказывает с его слов, используя прием несобственно-прямой речи. Эту речь он иронически интерпретирует, прозаически снижая своим комментарием возвышенно романтическую, почерпнутую из модной романтической литературы фразеологию героя. Дополнительные штрихи к образу героя создаются перечислением книг, которые он читал. Круг чтения Онегина (произведения английского и французского романтизма, поэмы Байрона и романы, «в которых отразился век и современный человек изображен довольно верно») заменен в повести произведениями Бальзака, воспринимаемого русской читающей публикой в качестве представителя неистовой французской словесности, Балланша, французского публициста-мистика, а также Жорж Санд. Пропагандируемые ею идеи женской эмансипации воспринимались в штыки редактором, писателями и читателями «Библиотеки для чтения».

Нарисовав портрет героя, дав ему пародийную характеристику, автор повести объявляет его имя — Борков, которое намекает на известного поэта XVIII в. Ивана Баркова, автора виртуозных, но непечатных пародий^[391]. Это имя накладывает отпечаток непристойности и на поведение героя. Соблазнив в свое время Зинаиду (в повести эта героиня — жена и мать семейства), Борков переключает внимание на Лизу. Дальнейшее развитие событий связано с пародийным переосмыслением сюжетных ситуаций пушкинского романа. Вот как описывается возвращение Боркова с бала: «…меховой плащ упал с плеч его, а шляпа полетела в угол и разбила вдребезги гипсовый бюст Наполеона.

— Раздевай меня, дууурак! — закричал он со злостью сквозь зубы камердинеру, который между тем зажигал свечи.