Барин и слуга

— Смотрите, Андрей Иванович, чтобы он вас не впутал в какую-нибудь нехорошую историю. Ненадежный он…

— Ничего не поделаешь, Захарыч… Если у человека над головой висит топор и готов на него обрушиться, надо отвести его.

— Отводите, отводите… Как бы вас самого-то топором не хватило.

Прошло еще два года. Для старика профессора эти годы были, как и раньше, полны неустанного труда; он жил по-прежнему вдали от света со своим верным Захарычем, весь отдавшись любимому делу. Племянник его совершенно исчез и не подавал о себе.

— Что-то Бори не видно? — вспоминал не раз Андрей Иванович.

— Должно быть, теперь разбогател, дядя больше и не нужен, — возражал Михей Захарыч.

— Уж ты, Захарыч, всегда на него нападаешь. Слава Богу, он теперь устроился: свой дом, жена, детишки есть, — человек остепенился… И я с ним горя не знаю.

А горе было не за горами.

Однажды утром, собираясь на службу, Андрей Иванович получил какую-то бумагу. Читая ее, он весь изменился в лице, и руки, державшие бумагу, задрожали.

— Что вы, Андрей Иванович? Что вы так с лица изменились? — тревожно спросил Михей Захарыч.

— Тут какое-то недоразумение, — упавшим голосом проговорил профессор. — Требуют с меня три тысячи, иначе грозят описать всю мою обстановку и продать ее с молотка.

— Пустое! Как же можно требовать три тысячи, если человек во всю жизнь никому копейки не был должен?! Вы посмотрите адрес-то… Наверно, не нам.

— Нет, адрес верный… Надо съездить, разыскать Борю… Тут у нас с ним одно дело было… Это все объяснится, Захарыч. По-пустому тревожиться нечего.

— А-а-а-а… Вот оно что! Так, так, — загадочно произнес Михей Захарыч и поник головой.

Сильно беспокоился старик слуга, поджидая своего барина. Тот вернулся поздно, и на нем не было лица.

Михей Захарыч весь похолодел: он догадался, что случилось что-то очень дурное.

— Идите, идите… Самоварчик давно уж готов… Озябли, небось… Я и то жду, жду… Думаю, что это долго нет, — заботливо говорил он, раздевая барина и как бы отвлекая его от тяжелых мыслей, успокаивая и ободряя.

Андрей Иванович молча прошел в столовую и, ни слова не говоря, стал раздеваться. Михей Захарыч не выдержал.

— Что это вы, Андрей Иванович, словно убитый? Что приключилось? Да вы не горюйте. Худого быть не может…

— Знаешь, Захарыч… Знаешь ли?. Ведь Боря меня разорил, обманул… Ведь теперь Бог знает что будет!.. И подумать страшно!..

— Так я и знал! Не говорил я вам?! Чуяло мое сердце… — сокрушался Михей Захарыч.

Андрей Иванович рассказал ему все: как просил, умолял его племянник выручить, как пугал, что его иначе засадят в тюрьму и его семья пойдет по миру, как обещал все честно заплатить, как он, Андрей Иванович, отдал ему последние гроши да еще поручился за него на три тысячи. Теперь Боря уехал далеко и жизнь ведет по-прежнему плохую, весь в долгах, а жена и дети чуть ли не голодают… А по закону теперь он, Андрей Иванович, должен платить за него в том, в чем поручился.

— Экий срам! Экий позор! — сетовал профессор. — В жизни никому не был должен… И где я возьму эти деньги? Где я буду искать, просить?.. Лишнего у меня нет ничего. Есть обязанности. Самому на жизнь едва хватает…

Михей Захарыч знал, что все это правда, он знал также, что каждая копейка у профессора рассчитана, что он платит за каких-то молодых людей в учебные заведения и что, как бы ему тяжело ни приходилось самому, никогда не откажется от этой помощи.

VI

Настали тяжелые дни.

Андрей Иванович ходил как в воду опущенный. Налетевшая беда его состарила. Все его привычки отошли на второй план: по утрам он не читал газеты, а за обедом не разговаривал с Захарычем, по вечерам не работал в лаборатории. Или он ходил ив угла в угол большими шагами, или сидел у окна и бесцельно смотрел вдаль, или уходил куда-нибудь и скоро возвращался еще более расстроенный. Его неотступно грызла мысль, как выпутаться из беды, и он не находил исхода.

Михей Захарыч имел совсем растерянный вид; он без толку сновал из угла в угол, брал не то, что ему надо, и ни на кого не ворчал. На барина смотрел он с нескрываемой тревогой и даже страхом и ни о чем не спрашивал. К чему могли повести эти расспросы? Обоим было невыносимо тяжело.

Однажды вечером Андрей Иванович позвал к себе Михея Захарыча. Тот пришел и остановился у двери.

— Подойди же, Захарыч, сюда поближе… Мне надо с тобой поговорить, — сказал Андрей Иванович.

Он замолчал и долго не мог начать, вставал, садился, дышал тяжело и скоро. Наконец заговорил каким-то необычно-отрывистым голосом:

— Вот что, Захарыч… Я решил… Так надо… Ничего не поделаешь… Ты знаешь, как я к тебе привык… Ты для меня все равно, что друг… Нет, — все равно, что родной брат…

Голос профессора оборвался, и он умолк: точно кто-то ему сжал горло.

Михей Захарыч отвернулся и усиленно закашлялся.

— Так вот что, Захарыч… Я тебе хотел сказать… Так все выходит. Ничего не поделаешь… И ты не думай что-нибудь дурное… Я ведь люблю тебя..

— Я знаю, Андрей Иванович, знаю все сам, — тихо отвечал Михей Захарыч и подумал: «К чему ж это он все говорит?»

Андрей Иванович долго молчал, наконец проговорил, едва выговаривая слова: